Неточные совпадения
В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что́ с ней бывало каждый
раз, когда она
в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице.
Он нигде не служил еще, только что приехал из-за границы, где он воспитывался, и был
в первый
раз в обществе.
Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, легко лежавшую на столе, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла бриллиантовое ожерелье; поправляла несколько
раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась
в сияющей улыбке.
— Образуйте мне этого медведя, — сказал он. — Вот он месяц живет у меня, и
в первый
раз я его вижу
в свете. Ничто так не нужно молодому. человеку, как общество умных женщин.
Виконту, который видел его
в первый
раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густою черною косою, два
раза обвивавшею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и
в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что
в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи,
в первый
раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
— Напротив, — сказал князь, видимо сделавшийся не
в духе. — Je serais très content si vous me débarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека!..] Сидит тут. Граф ни
разу не спросил про него.
Борис ничего не знал о Булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе
в первый
раз слышал.
Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они
в первый
раз только что поцеловались и
в которого они влюблены.
Находившиеся
в слабо-освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и каждый
раз замолкали и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела
в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто-нибудь выходил из нее или входил
в нее.
Я тебе говорю десятый
раз, что ежели письмо к государю и завещание
в пользу Пьера есть
в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница.
Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие,
раз навсегда решив
в своем уме, что всё, что́ совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Во время балов
в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть
в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы
в бальных туалетах, бриллиантах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя
в ярко освещенные зеркала, несколько
раз повторявшие их отражения.
Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя
в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из-за затворенных дверей, слышались по двадцати
раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только
раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали
в первую минуту.
В третий
раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s’en va-t-en guerre. Dieu sait quand reviendra». [Мальбрук
в поход поехал, Бог весть когда вернется.]
Князь, твердо державшийся
в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся
в углу
в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не
раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой.
По дороге к комнате сестры,
в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m-llе Bourienne, уже
в третий
раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему
в уединенных переходах.
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже
раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены. Он тихо вошел
в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой
в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Поглядывая на обувь, он несколько
раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал
в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо.
Каждый
раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь-в-точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер.
Жерков тронул шпорами лошадь, которая
раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже
в такт песни.
— Если вы, милостивый государь, — заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, — хотите быть шутом, то я вам
в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой
раз скоморошничать
в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Штаб-ротмистр Кирстен был два
раза разжалован
в солдаты за дела чести и два
раза выслуживался.
Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь
в первый
раз.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них
в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни
разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота
в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но
в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но
в этот
раз Несвицкий не мог видеть того, что̀ делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал
в первый
раз необстреленный юнкер.
28-го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и
в первый
раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов.
В этом деле
в первый
раз взяты трофеи; знамя, орудия и два неприятельские генерала.
В первый
раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов.
Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем
в восемь
раз сильнейшим.
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4000-ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил
в первый
раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.
— Ну, что́ ж это, господа! — сказал штаб-офицер тоном упрека, как человек, уже несколько
раз повторявший одно и то же. — Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс-капитан, — обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту),
в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
Князь Андрей еще
раз взглянул на фигурку артиллериста.
В ней было что-то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь,
в центре, сосредоточены главные силы русских, и два
раза пытался атаковать этот пункт и оба
раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый
раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском.
Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятелей, из-за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий
раз прилетало ядро и било
в землю,
в человека,
в орудие или
в лошадь), — из-за вида этих предметов у него
в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение
в эту минуту.
Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из-под огня и спустился
в овраг, его встретило начальство и адъютанты,
в числе которых были и штаб-офицер и Жерков, два
раза посланный и ни
разу не доехавший до батареи Тушина.
Французы последний
раз были отбиты. И опять,
в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда-то вперед.
В те несколько дней, которые он пробыл
в Москве после смерти графа Безухова, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, чтó нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий
раз приговаривал...
Читая это место, Пьер
в первый
раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая-то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль
в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
«Tout ça est bel et bon, mais il faut que ça finisse», [Всё это прекрасно, но всему должен быть конец,] — сказал себе
раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает
в этом деле.
Тысячу
раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым
в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да чтó ж это?
Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости — отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты!… закидать дорогу!…» не поднял другой
раз палки и вбежал
в комнаты.
После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья,
в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо),
в голубом шарфе и масакà нарядном платье, маленькая княгиня
раза два обошла кругом нее, маленькою ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда-нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее
в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела
в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанною косой,
в третий
раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что-то приговаривая.
Старый князь
в это утро был чрезвычайно ласков и старателен
в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице
в те минуты, когда сухие руки его сжимались
в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько
раз одни и те же слова.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата,
в первый
раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.