Неточные совпадения
Во всякой толпе есть человек, которому тяжело
в ней, и не всегда для этого нужно быть лучше или хуже её. Можно возбудить
в ней злое внимание к себе и не обладая выдающимся умом или смешным носом: толпа выбирает человека для забавы, руководствуясь только желанием забавляться.
В данном случае выбор пал на Илью Лунёва. Наверное, это кончилось бы плохо для Ильи, но как
раз в этот момент его жизни произошли события, которые сделали школу окончательно не интересной для него,
в то же время приподняли его над нею.
Вскоре все ребятишки тоже собрались
в тесную кучку у входа
в подвал. Зябко кутаясь
в свои одёжки, они сидели на ступенях лестницы и, подавленные жутким любопытством, слушали рассказ Савёлова сына. Лицо у Пашки осунулось, а его лукавые глаза глядели на всех беспокойно и растерянно. Но он чувствовал себя героем: никогда ещё люди не обращали на него столько внимания, как сегодня. Рассказывая
в десятый
раз одно и то же, он говорил как бы нехотя, равнодушно...
Илья заметил, что болезнь деда очень беспокоит буфетчика Петруху и дядю Терентия. Петруха по нескольку
раз в день появлялся на чёрном крыльце трактира и, отыскав весёлыми серыми глазами старика, спрашивал его...
— Я такие штуки видал — рассказать нельзя! — с гордостью и воодушевлённо говорил Пашка. — Один
раз не жрал двое суток… совсем ничего!
В лесу ночевал… Один.
Ещё его интересовали фокусы, и каждый
раз, когда
в городе появлялся какой-нибудь «маг и чародей», Карп непременно шёл смотреть на него…
В праздники его посылали
в церковь. Он возвращался оттуда всегда с таким чувством, как будто сердце его омыли душистою, тёплою влагой. К дяде за полгода службы его отпускали два
раза. Там всё шло по-прежнему. Горбун худел, а Петруха посвистывал всё громче, и лицо у него из розового становилось красным. Яков жаловался, что отец притесняет его.
Столкновения с полицией бывали у Лунева и раньше, но
в части он сидел ещё впервые и первый
раз ощущал
в себе так много обиды и злобы.
— А я её — по личику, а я её — по нежному! да
в ухо ей, да
в зубы ей!
раз,
раз,
раз!
Ветер, залетая через слуховое окно на чердак, торкался
в дверь комнаты, и каждый
раз, когда дверь сотрясалась, Илья вздрагивал, ожидая, что вот сейчас войдёт кто-то и застанет его тут…
— Позапрошлый
раз в трактире дядя твой чай пил с каким-то старичком, — начётчиком, должно быть. Старичок говорил, будто
в библии сказано: «покойны дома у грабителей и безопасны у раздражающих бога, которые как бы бога носят на руках своих…»
— Какие? — переспросил он, крепко потирая лоб рукой. — Забыл я. Ей-богу, забыл! Погоди, может, вспомню. У меня их всегда
в башке — как пчёл
в улье… так и жужжат! Иной
раз начну сочинять, так разгорячусь даже… Кипит
в душе, слёзы на глаза выступают… хочется рассказать про это гладко, а слов нет… — Он вздохнул и, тряхнув головой, добавил: —
В душе замешано густо, а выложишь на бумагу — пусто…
— Я первый
раз в жизни вижу, как люди любят друг друга… И тебя, Павел, сегодня оценил по душе, — как следует!.. Сижу здесь… и прямо говорю — завидую… А насчёт… всего прочего… я вот что скажу: не люблю я чуваш и мордву, противны они мне! Глаза у них —
в гною. Но я
в одной реке с ними купаюсь, ту же самую воду пью, что и они. Неужто из-за них отказаться мне от реки? Я верю — бог её очищает…
Лунёв подвинулся вперёд, желая ещё
раз взглянуть
в лицо купца, и задел его ящиком.
— Ничего. Он ловко сказал, начётчик-то… Как
раз впору мне… Я и сам так же думаю, — точь-в-точь так!
Илья долго смотрел на эту картину, желая понять, что это значит, и ему даже захотелось спросить об этом, но как
раз в ту минуту следователь шумно захлопнул книгу.
— Разве кому лучше, коли человек,
раз согрешив, на всю жизнь останется
в унижении?.. Девчонкой, когда вотчим ко мне с пакостью приставал, я его тяпкой ударила… Потом — одолели меня… девочку пьяной напоили… девочка была… чистенькая… как яблочко, была твёрдая вся, румяная… Плакала над собой… жаль было красоты своей… Не хотела я, не хотела… А потом — вижу… всё равно! Нет поворота… Дай, думаю, хошь дороже пойду. Возненавидела всех, воровала деньги, пьянствовала… До тебя — с душой не целовала никого…
Изредка посещал он и Веру. Весёлая жизнь постепенно засасывала эту девушку
в свой глубокий омут. Она с восторгом рассказывала Илье о кутежах с богатыми купчиками, с чиновниками и офицерами, о тройках, ресторанах, показывала подарки поклонников: платья, кофточки, кольца. Полненькая, стройная, крепкая, она с гордостью хвасталась тем, как её поклонники ссорятся за обладание ею. Лунёв любовался её здоровьем, красотой и весельем, но не
раз осторожно замечал ей...
Как-то
раз, когда Илья, придя из города, раздевался,
в комнату тихо вошёл Терентий. Он плотно притворил за собою дверь, но стоял около неё несколько секунд, как бы что-то подслушивая, и, тряхнув горбом, запер дверь на крюк. Илья, заметив всё это, с усмешкой поглядел на его лицо.
— Я теперь — окончательно сопьюсь… Когда Маша была не пристроена, я хоть стеснялся… иной
раз и поработаю… вроде совести у меня к ней было… Ну, а теперь я знаю, что она сыта, обута, одета и как…
в сундук заперта!.. Значит, свободно займусь повсеместным пьянством…
— Вы все знаете Петрушку Филимонова, знаете, что это первый мошенник
в улице… А кто скажет худо про его сына? Ну, вот вам сын — избитый лежит, может, на всю жизнь изувеченный, — а отцу его за это ничего не будет. Я же один
раз ударил Петрушку — и меня осудят… Хорошо это? По правде это будет? И так во всём — одному дана полная воля, а другой не посмей бровью шевелить…
Олимпиада относилась к нему всё более требовательно и ревниво, всё чаще он ссорился с ней. Во время ссор она никогда не вспоминала об убийстве Полуэктова, но
в хорошие минуты по прежнему уговаривала Илью забыть про это. Лунёв удивлялся её сдержанности и как-то
раз после ссоры спросил её...
— Я ко всенощной пойду, — сказал он, обернувшись к двери. Хозяйка стояла как
раз в двери, держась руками за косяки, и смотрела на него с любопытством. Илью смутил её пристальный взгляд, и, как бы извиняясь пред нею, он проговорил...
— Нечего вешать голову, — тоном опытного человека продолжала Татьяна Власьевна. — Пройдёт! Любовь — болезнь излечимая. Я сама до замужества три
раза так влюблялась, что хоть топиться впору, и однако — прошло! А как увидала, что мне уж серьёзно пора замуж выходить, — безо всякой любви вышла… Потом полюбила — мужа… Женщина иногда может и
в своего мужа влюбиться…
Каждый
раз, когда Лунёв являлся
в больницу, он заставал Якова сидящим на койке сторожа.
Илья слушал её тонкий, сухой голос и крепко тёр себе лоб. Несколько
раз в течение её речи он поглядывал
в угол, где блестела золочёная риза иконы с венчальными свечами по бокам её. Он не удивлялся, но ему было как-то неловко, даже боязно. Это предложение, осуществляя его давнюю мечту, ошеломило его, обрадовало. Растерянно улыбаясь, он смотрел на маленькую женщину и думал...
— Настоящее! — сказал он, полный радости. —
В первый
раз в жизни моей настоящего хлебну! Какая жизнь была у меня? Вся — фальшивая… грязь, грубость, теснота… обиды для сердца… Разве этим можно человеку жить?
— Я с малых лет настоящего искал, а жил… как щепа
в ручье… бросало меня из стороны
в сторону… и всё вокруг меня было мутное, грязное, беспокойное. Пристать не к чему… И вот — бросило меня к вам. Вижу — первый
раз в жизни! — живут люди тихо, чисто,
в любви…
Оказалось, что Татьяна Власьевна имеет
в виду и помещение. Оно было как
раз таково, о каком мечтал Илья: на чистой улице маленькая лавочка с комнатой для торговца. Всё удавалось, всё, до мелочей, и Лунёв ликовал.
— Начнем сверху: губернатор живёт с женой управляющего казённой палатой, а управляющий — недавно отнял жену у одного из своих чиновников, снял ей квартиру
в Собачьем переулке и ездит к ней два
раза в неделю совсем открыто. Я её знаю: совсем девчонка, году нет, как замуж вышла. А мужа её
в уезд послали податным инспектором. Я и его знаю, — какой он инспектор? Недоучка, дурачок, лакеишка…
— Скажи мне, как ты
в первый
раз узнал, что такое женщина?
Всякий
раз, когда она являлась
в лавке, он вежливо подавал ей стул, приглашая...
— Да-а… Я уж четвёртый
раз… Когда не могу больше терпеть… убегаю… Прошлый
раз я
в колодец было хотела… а он поймал… и так бил, так мучил…
— Она? — воскликнул Павел. — Я тебе говорю — простота! Ты зову не жди, а вали прямо… Придёшь и — кончено! У них всё равно как
в трактире, — ей-богу! Свободно… Я тебе говорю — что я против их? Но с двух
раз — свой человек… Интересно! Играючи живут…
Но вдруг, повернув голову влево, Илья увидел знакомое ему толстое, блестящее, точно лаком покрытое лицо Петрухи Филимонова. Петруха сидел
в первом ряду малиновых стульев, опираясь затылком о спинку стула, и спокойно поглядывал на публику.
Раза два его глаза скользнули по лицу Ильи, и оба
раза Лунёв ощущал
в себе желание встать на ноги, сказать что-то Петрухе, или Громову, или всем людям
в суде.
Татьяна Власьевна хлопотала
в другой комнате около стола, уставленного бутылками. Алая шёлковая кофточка ярким пятном рисовалась на белых обоях стены, маленькая женщина носилась по комнате подобно бабочке, на лице у неё сияла гордость домовитой хозяйки, у которой всё идёт прекрасно.
Раза два Илья видел, что она ловкими, едва заметными знаками зовёт его к себе, но он не шёл к ней и чувствовал удовольствие от сознания, что это беспокоит её.