Неточные совпадения
— Ежели еще год Бонапарте
останется на престоле Франции, — продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом
своих мыслей, — то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями, общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
— Пускай ищет, — сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что-то злобно шепчущая. Наташа удержалась от
своего первого движения выбежать к ней и
осталась в
своей засаде, как под шапкой-невидимкой, высматривая, что́ делалось
на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что-то и оглядывалась
на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
Он оглянулся вопросительно
на свою руководительницу и увидел, что она
на цыпочках выходила опять в приемную, где
остался князь Василий с старшею княжной.
Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и
на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый
своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий. Он, смеючись, оглядывался назад
на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его. Только-что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали
на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не
оставалось, как улыбаться.
Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина
своей соседке и сердито взглянув
на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не
осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе-счастливою».
Князь Василий,
оставшись один-на-один с князем, тотчас же объявил ему о
своем желании и надеждах.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его
своею красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16-тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни
на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но… теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо
оставаться свободным».
Люди, дававшие направление разговорам, как-то: граф Растопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, граф Марков, князь Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в
своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов),
оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу
на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а
остался в
своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухов.
Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах
на худых костлявых ногах, проезжий сел
на диван, прислонив к спинке
свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул
на Безухова.
— Он есть, но понять Его трудно, — заговорил опять масон. глядя не
на лицо Пьера, а перед собою,
своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли
оставаться спокойными, перебирая листы книги.
Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был недоволен, одарил
своими собственными, т. е. взятыми у других королей жемчугами и бриллиантами императрицу Австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию-Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она — эта Мария-Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря
на то, что в Париже
оставалась другая супруга — казалось не в силах была перенести.
— Без объявления войны вступить в Россию! Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не
останется на моей земле, — сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения
своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
То он приказывал разбить
свою походную кровать в галлерее, то он
оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не rn-lle Bourienne, а мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Потом он отвернулся с сердцем
на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Всё ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до 100 четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен — войсками. Мужики разорены, некоторые ушли тоже в Богучарово, малая часть
остается.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение, и что противно тому, что́ происходило в полосе Лысых Гор
на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять
свои деревни) в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие-то бумаги, ходившие между ними, и
оставались на местах.
— Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было
остаться здесь, — сказала m-lle Bourienne. — Потому что, согласитесь, chère Marie попасть в руки солдат или бунтующих мужиков
на дороге — было бы ужасно. M-lle Bourienne достала из ридикюля объявление (не
на русской обыкновенной бумаге) французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали
своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала его княжне.
Ростов, не желая навязывать
свое знакомство княжне, не пошел к ней, а
остался на деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове,
на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
Но мало того, что 26-го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции
на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево)
оставались в
своей растянутой позиции от села Нового до Утицы, и вследствие того должны были передвигать
свои войска во время сражения, справа налево.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая
оставаться с глазу
на глаз с
своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели
на. толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
Подобно смертельно-раненому зверю, который, истекая кровью, зализывает
свои раны, они пять недель
остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг без всякой новой причины бегут назад: бросаются
на Калужскую дорогу и (после победы, так как опять поле сражения
осталось за ними под Мало-Ярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину, и далее.
Но это только говорили, а в сущности и те, которые ехали и те, которые
оставались (несмотря
на то, что еще не было совета в Филях,
на котором решено было оставить Москву) — все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно будет сдана и что надо как можно скорее убираться самим и спасать
свое имущество.
В 9 часов проснулась графиня, и Матрена Тимофевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить
своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя
остаться здесь.
На расспросы графини, почему m-me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы, и все подводы развязывают, добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф по
своей простоте приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
— Ну скажи ты этому болвану, — отвечал он
на запрос от Вотчинного Департамента, — чтоб он
оставался караулить
свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади, пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал что то, что̀ ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая имя
свое,
остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его, чтоб или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Перейдя отчаянным движением за Пахрой
на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали
оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей
своего продовольствия, с Тульской
на Калужскую дорогу, к Тарутину.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел
на своем месте, и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел
на не обращавших
на него внимания товарищей и не громко и равномерно стонал. Видимо не столько страдания — он был болен кровавым поносом — сколько страх и горе
оставаться одному, заставляли его стонать.
Оставаясь со
своими, каждый в бедствии надеялся
на помощь товарища,
на определенное, занимаемое им место между
своими.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему
свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и
на Березине и сообщил
свои соображения о будущем походе за-границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя
на Аустерлицком поле, установилось теперь
на его лице.
Кутузов не понимал того, чтó значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена
на высшую степень
своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не
оставалось, кроме смерти. И он умер.
Ехать в армию, где он был
на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря
на нежелание
оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря
на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней
на маленькой квартире,
на Сивцовом Вражке.