Неточные совпадения
— А, Бондаренко, друг сердечный, — проговорил он бросившемуся стремглав к его
лошади, гусару. — Вы̀води, дружок, — сказал он
с тою братскою, веселою нежностию,
с которою
обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
Круто повернув
лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно
обратился к всаднику
с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же.
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот,
обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что-то шлепнулось в мокрое, и генерал упал
с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к
лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у
лошади и взявшись рукою за седло, государь
обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно
с желанием, чтобы все слышали его.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание
лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный
с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость
с государем естественна и привычна ему, как равный
обращался с русским царем.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье
обратились на генерала
с свитой, который на потной
лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши
с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Казак слез
с лошади, снял мальчика и вместе
с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать всё, чтò он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, чтò спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и,
обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
— L’Empereur! L’Empereur! Le maréchal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] — и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых
лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала
обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении,
с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Хотя Митрофан и считал необходимым, как и всякий хороший русский кучер,
обращаться с лошадью сурово, отнюдь не позволяя ни себе, ни ей никаких проявлений нежности, и поэтому называл ее и «каторжной», и «падалью», и «убивцею», и даже «хамлетом», тем не менее он в глубине души страстно любил Фарватера. Эта любовь выражалась в том, что донской жеребчик был и вычищен лучше и овса получал больше, чем другие казенные лошади Боброва: Ласточка и Черноморец.
— И, батюшка, на грех мастера нет! Как убережешься? Да вот спросите Владимира Сергеевича: он был кавалеристом, так знает, как
обращаться с лошадьми, а верно, и его бивали — нельзя без этого. Да кстати, Владимир Сергеевич!.. взгляните-ка на мою тройку; ведь вы знаток.
Неточные совпадения
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных, рыжих
лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек
с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то,
обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье
лошадей, придал шуму хоровую силу.
— Как угодно! —
с торопливой покорностью говорил Иван Иванович и
обращался к
лошадям.
Арестанты, работавшие на дороге между постом и Красным Яром без шапок и в мокрых от поту рубахах, когда я поравнялся
с ними, неожиданно, приняв меня, вероятно, за чиновника, остановили моих
лошадей и
обратились ко мне
с жалобой на то, что им выдают хлеб, которого нет возможности есть.
— Конешно, родителей укорять не приходится, — тянет солдат, не
обращаясь собственно ни к кому. — Бог за это накажет… А только на моих памятях это было, Татьяна Ивановна, как вы весь наш дом горбом воротили. За то вас и в дом к нам взяли из бедной семьи, как
лошадь двужильная бывает. Да-с… Что же, бог труды любит, даже это и по нашей солдатской части, а потрудится человек — его и поберечь надо. Скотину, и ту жалеют… Так я говорю, Макар?
Мы стали ходить два раза в неделю в гусарский манеж, где на
лошадях запасного эскадрона учились у полковника Кнабенау, под главным руководством генерала Левашова, который и прежде того, видя нас часто в галерее манежа во время верховой езды своих гусар,
обращался к нам
с приветом и вопросом: когда мы начнем учиться ездить?