Неточные совпадения
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером-аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся
в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай
в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе
письмо к князю Василью, и вот тебе деньги.
Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
— Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, — ежели граф
написал письмо государю,
в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухов, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с
письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s’en suit, [и всего, что отсюда вытекает.] ничего не останется. Это верно.
— Ah, vous expédiez le courrier, princesse, moi j’ai déjà expedié le mien. J’ai écris à ma pauvre mère, [А, вы отправляете
письмо, я уж отправила свое. Я
писала моей бедной матери,] — заговорила быстро-приятным, сочным голоском улыбающаяся m-lle Bourienne, картавя на р и внося с собой
в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно-веселый и самодовольный мир.
— Слушай, — сказал он, — о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай:
письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я
пишу, чтоб он тебя
в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да
напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
— Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь вот ломбардный билет и
письмо: это премия тому, кто
напишет историю суворовских войн. Переслать
в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Он облокотился на стол с пером
в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что̀ он хотел
написать, высказывал свое
письмо Ростову.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся
в Шенбрунне,
в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и
написал следующее
письмо к Мюрату...
Старый князь Николай Андреич Болконский
в декабре 1805 года получил
письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, —
писал он, — и Анатоль мой провожает меня и едет
в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
— Вот видишь ли, я тебе
в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и
пишешь завещания да нежные
письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты — дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя-то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну, так-то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал
в свои именья. Его новые братья дали ему
письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали
писать ему и руководить его
в его новой деятельности.
Письма всё были
в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое-где титлы,
писал следующее...
И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению,
в котором он выехал из Петербурга, и
писал восторженные
письма своему наставнику-брату, как он называл великого мастера.
В это время он получил
письмо от жены, которая умоляла его о свидании,
писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В этот день получил
письмо от благодетеля,
в котором он
пишет об обязанностях супружества».
— Отчего же мне на ней не жениться? — говорил он дочери. — Славная княгиня будет! — И
в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья
написала князю Андрею о том, как отец принял его
письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
От жениха князя Андрея получено было четвертое
письмо, из Рима,
в котором он
писал, что он уже давно бы был на пути
в Россию, ежели бы неожиданно
в теплом климате не открылась его рана, чтó заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года.
Она не умела
писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить
в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что́ она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом.
Она
писала ему классически-однообразные, сухие
письма, которым сама не приписывала никакого значения и
в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
— Нет, чего же жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, — сказала Марья Дмитриевна, что-то отыскивая
в ридикюле. — Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что́ не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. — Найдя
в ридикюле то, что́ она искала, она передала Наташе. Это было
письмо от княжны Марьи. — Тебе
пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты,
написала тот ответ княжне Марье, который она не могла
написать целое утро.
В письме этом она коротко
писала княжне Марье, что все недоразумения их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее, ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно
в эту минуту.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда-нибудь, теперь,
в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как
в последнем
письме писал ему Александр) никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя
в отношении себя, как ему казалось, по произволу) делать для общего дела, для истории то, что̀ должно было совершиться.
Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили
в возможность мира и усердно работали с этою целью, несмотря на то. что император Наполеон сам
писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frère [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны, и что всегда будет любить и уважать его — он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку.
Государь не
написал этих слов
в письме к Наполеону, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи
в ту минуту, как делается последняя попытка к примирению; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии,
написал государю
письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев.
В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ
в столице, предлагал государю оставить войско.
Ростов перед открытием кампании получил
письмо от родителей,
в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти
в отставку и приехать домой. Николай, получив это
письмо, и не попытался проситься
в отпуск или отставку, а
написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом, и что он сделает всё возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он
писал отдельно.
Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Деcаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по-своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней
в переписку,
писала ей из Москвы патриотические
письма.
— А,
в письме? Да… — недовольно проговорил князь. — Да… да… — Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. — Да, он
пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Когда Михаил Иваныч вошел, у него
в глазах стояли слезы воспоминаний о том времени, когда он
писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча
письмо, положил
в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув
в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу
писать письмо губернатору.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по
письму князя Андрея видно, что пребывание
в Лысых Горах не безопасно, то он почтительно советует ей самой
написать с Алпатычем
письмо к начальнику губернии
в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы.
Десаль
написал для княжны Марьи
письмо к губернатору, которое она подписала, и
письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и,
в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
После возвращения Алпатыча из Смоленска, старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их, и
написал главнокомандующему
письмо,
в котором извещал его о принятом им намерении оставаться
в Лысых Горах до последней крайности и защищаться, предоставляя на его рассмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор,
в которых будет взят
в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается
в Лысых Горах.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она
написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала)
письмо,
в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN, и о том, что она вступила
в единую истинную религию, и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего
письма.
В последних числах августа Ростовы получили второе
письмо от Николая. Он
писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми.
Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Тот, казавшийся неразрешимым узел, который связывал свободу Ростову, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным
письмом Сони. Она
писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых
в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время, всё это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
Оба
письма были из Троицы. Другое
письмо было от графини.
В письме этом описывались последние дни
в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния.
В письме этом между прочим графиня
писала о том, что князь Андрей
в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасное, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа как сиделки ухаживают за ним.
В этот день был случай отправить
письма в армию и графиня
писала письмо сыну.
— Соня, — сказала графиня, поднимая голову от
письма, когда племянница проходила мимо нее. — Соня, ты не
напишешь Николиньке? — сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз, Соня прочла всё, чтò разумела графиня под этими словами.
В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть
в случае отказа.
«Князь Михаил Иларионович! —
писал государь от 2-го октября,
в письме, полученном после Тарутинского сражения.
В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и,
написав письмо к императору Александру,
в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился
в Москве, он отправляет Яковлева
в Петербург.
В особенности после соединения армии блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна, это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и
написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, — следующее
письмо...