Неточные совпадения
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда-нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр) никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным
законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по произволу) делать для общего дела, для
истории то, что̀ должно было совершиться.
Постижение
законов этого движения есть цель
истории.
Человек, в связи с общею жизнью человечества, представляется подчиненным
законам, определяющим эту жизнь. Но тот же человек, независимо от этой связи, представляется свободным. Как должна быть рассматриваема прошедшая жизнь народов и человечества, — как произведение свободной или несвободной деятельности людей? вот вопрос
истории.
Чем дальше назад мы переносим в
истории предмет наблюдения, тем сомнительнее становится свобода людей, производивших события, и тем очевиднее
закон необходимости.
Точно так же в
истории, то, чтò известно нам, мы называем
законами необходимости; то, чтò неизвестно, — свободой. Свобода для
истории есть только выражение неизвестного остатка от того, чтò мы знаем о
законах жизни человека.
История рассматривает проявления свободы человека в связи с внешним миром во времени и в зависимости от причин, т. е. определяет эту свободу
законами разума, и потому
история только на столько есть наука, на сколько эта свобода определена этими
законами.
Для
истории признание свободы людей как силы, могущей влиять на исторические события, т. е. не подчиненной
законам, есть то же, чтó для астрономии признание свободной силы движения небесных сил.
Чем более раздвигается перед нашими глазами это поприще движения, тем очевиднее
законы этого движения. Уловить и определить эти
законы составляет задачу
истории.
Только ограничив эту свободу до бесконечности, т. е. рассматривая ее, как бесконечно малую величину, мы убедимся в совершенной недоступности причин, и тогда, вместо отыскания причин,
история поставит своею задачей отыскание
законов.
Отыскание этих
законов уже давно начато, и те новые приемы мышления, которые должна усвоить себе
история, вырабатываются одновременно с самоуничтожением, к которому, всё дробя и дробя причины явлений, идет старая
история.
И если
история имеет предметом изучение движения народов и человечества, а не описание эпизодов из жизни людей, то она должна, отстранив понятие причин, отыскивать
законы, общие всем равным и неразрывно связанным между собою бесконечно-малым элементам свободы.
С тех пор как сказано и доказано, что количество рождений или преступлений подчиняется математическим
законам, и что известные географические и политико-экономические условия определяют тот или другой образ правления, что известные отношения населения к земле производят движения народа, с тех пор уничтожились в сущности своей те основания, на которых строилась
история.
Можно было, опровергнув новые
законы, удержать прежнее воззрение на
историю, но, не опровергнув их, нельзя было, казалось, продолжать изучать исторические события, как произведение свободной воли людей.
А между тем прежняя
история продолжает изучаться наравне с
законами статистики, географии, политической экономии, сравнительной филологии и геологии, прямо противоречащими ее положениям.
Точно так же теперь, как Вольтер в свое время, непризванные защитники
закона необходимости употребляют
закон необходимости, как орудие против религии; тогда как, точно так же, как и
закон Коперника в астрономии, —
закон необходимости в
истории не только не уничтожает, но даже утверждает ту почву, на которой строятся государственные и церковные учреждения.
Как для астрономии трудность признания движения земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства движения планет, так и для
истории трудность признания подчиненности личности
законам пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности.
Но, как в астрономии новое воззрение говорило: «правда, мы не чувствуем движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к
законам», так и в
истории новое воззрение говорит: «правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к
законам».
Неточные совпадения
«Ну, — говорил он ему, — излагай мне свои воззрения на жизнь, братец: ведь в вас, говорят, вся сила и будущность России, от вас начнется новая эпоха в
истории, — вы нам дадите и язык настоящий и
законы».
— Что же ему нужно, по-вашему? Послушать вас, так мы находимся вне человечества, вне его
законов. Помилуйте — логика
истории требует…
— Сам народ никогда не делает революции, его толкают вожди. На время подчиняясь им, он вскоре начинает сопротивляться идеям, навязанным ему извне. Народ знает и чувствует, что единственным
законом для него является эволюция. Вожди всячески пытаются нарушить этот
закон. Вот чему учит
история…
— «Людей, говорит, моего класса, которые принимают эту философию
истории как истину обязательную и для них, я, говорит, считаю ду-ра-ка-ми, даже — предателями по неразумию их, потому что неоспоримый
закон подлинной
истории — эксплоатация сил природы и сил человека, и чем беспощаднее насилие — тем выше культура». Каково, а? А там — закоренелые либералы были…
— Ничего: он ездил к губернатору жаловаться и солгал, что я стрелял в него, да не попал. Если б я был мирный гражданин города, меня бы сейчас на съезжую посадили, а так как я вне
закона, на особенном счету, то губернатор разузнал, как было дело, и посоветовал Нилу Андреичу умолчать, «чтоб до Петербурга никаких
историй не доходило»: этого он, как огня, боится.