Неточные совпадения
— И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не
были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, — сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая
глаза.
— Послушайте, князь, — сказала она, — я никогда не просила вас, никогда не
буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я
буду считать вас благодетелем, — торопливо прибавила она. — Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous avez été, [
Будьте тем добрым, каким вы бывали прежде,] — говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее
глазах были слезы.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея
глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
Князь Андрей, говоря это,
был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула;
глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно
было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее
был он в минуты раздражения.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми
глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: — Иди сюда — разойми пари! — Это
был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер, улыбался, весело глядя вокруг себя.
Долохов
был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми
глазами.
Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли, ее
глаза из-под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно
было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим cousin, [двоюродного брата] как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими
глазами смотрела из своей засады. «Что́ теперь
будет»? думала она.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано
было только звать непременно кушать всех, кто
будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с-глазу-на-глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у
глаз, и лицо ее
было в слезах.
Княжна, с своею несообразно-длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми
глазами. Она покачала головой и вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно
было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
Князь Василий замолчал, и щеки его начали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных.
Глаза его тоже
были не такие, как всегда: то они смотрели нагло-шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в
глаза князю Василию; но видно
было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра;
глаза его
были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
Анна Михайловна старательно смотрела в
глаза больному и, стараясь угадать, чего
было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв
глаза рукой. Пьер заметил, что он
был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие
глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно
было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни
были.
Виноват ли
был учитель или виновата
была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в
глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно,
глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них),
были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица,
глаза эти делались привлекательнее красоты.
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurnicheuse, [плакса,] как всегда
была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых
глаз остановился на лице князя Андрея.
Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно
было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и
глазами улыбка.
Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных
глазах ее
были и любовь и грусть.
Из больших
глаз ее светились лучи доброго и робкого света.
Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время
было нежно (он
был тронут) и насмешливо.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе
была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m-lle Bourienne, княжна Марья и княгиня. Князь Андрей
был позван в кабинет к отцу, который с-глазу-на-глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые
глаза старика прямо
были устремлены в
глаза сына. Что-то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
Княгиня лежала в кресле, m-llе Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными
глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны
были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только-что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали
глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он
был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело, из которых на каждом каждая пуговка и ремешок
были на своем месте и блестели чистотой.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него
глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, — видно
было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с бòльшим наслаждением, чем обязанности начальника.
Несвицкий и Жерков так
были удивлены этою выходкой, что молча, раскрыв
глаза, смотрели на Болконского.
Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов
был маленький человечек с красным лицом, блестящими черными
глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем
был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке
была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобою, как будто Денисов
был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него
глаза.
— Ну, так и
есть, так и
есть, — сердито сказал генерал, опуская трубку от
глаз и пожимая плечами, — так и
есть, станут бить по переправе. И что́ они там мешкают?
На той стороне простым
глазом виден
был неприятель и его батарея, из которой показался молочно-белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно
было, как наши войска заспешили на переправе.
Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал
глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна
была ждать.
Штаб-ротмистр, с своими длинными усами,
был серьезен, как и всегда, только
глаза его блестели больше обыкновенного.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая
была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская
глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
— Ах, ваше сиятельство, — вмешался Жерков, не спуская
глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из-за которой нельзя
было догадаться, серьезно ли, что̀ он говорит, или нет. — Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам-то кто же Владимира с бантом даст? А так-то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его
было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие
глаза всегда смотрели прямо и весело.
Билибин и наши расхохотались, глядя в
глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно
было признаться) почти ревновал к своей жене,
был шутом в этом обществе.
Князь Андрей направился к двери, из-за которой слышны
были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге. Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего
глаза главнокомандующего видно
было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его
глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правою, на которой
было кольцо, видимо-привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
Левее деревни, в дыму, казалось что-то похожее на батарею, но простым
глазом нельзя
было рассмотреть хорошенько.
Выражение: «началось! вот оно!»
было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися
глазами.
Не
было ни невыспавшихся тусклых
глаз, ни притворно-глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные
глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Все
глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к ним и извивавшуюся по уступам местности.
Солдат
был бледен, голубые
глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут
был старичок с полузакрытыми
глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб-офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими
глазами.
— Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? — спросил он, ища кого-то
глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела
были брошены все пушки.) — Я вас, кажется, просил, — обратился он к дежурному штаб-офицеру.
Что прикрытия не
было, этого не сказал Тушин, хотя это
была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися
глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в
глаза экзаменатору.
Он открыл
глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он
был один, только какой-то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.