Неточные совпадения
Нет, но что́ лучше всего, — продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, — это то, что сержант, приставленный к той
пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут
на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие
пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее
на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1-й нумер с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2-й нумер трясущеюся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнушись
на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из-под маленькой ручки.
Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших
на этом возвышении четырех
пушек.
«Ну-ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья
пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый нумер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел
на него и радовался
на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим-то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
Первое, что́ он увидел, выезжая
на то пространство, которое занимали
пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия
на передки, они двинулись под гору (одна разбитая
пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами, и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди,
на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих
на лафетах, вычищенных, блестящих
пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась
на назначенных местах.
На узкой плотине Аугеста,
на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу;
на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали
на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и уезжали по той же плотине, запыленные мукой, с белыми возами —
на этой узкой плотине теперь между фурами и
пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно так же убитыми.
И гусары по линии войск прошли
на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густою колонной, — это были резервы; повыше ее
на горе видны были
на чистом, чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком освещении,
на самом горизонте, наши
пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и
пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Гусары простояли около часу
на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись поговорил с командиром полка и отъехал к
пушкам на гору.
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю бледного и не дышащего к царь-пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали
на возвышение
пушки и укоряли кого то, тех, кто раздавил его.
Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети, в его возрасте, имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; он сидел
на своем возвышении —
пушке, всё так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему.
«Мясо, тело, chair à canon!» [Мясо для
пушек!] думал он, глядя и
на свое голое тело, и вздрагивал не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту,
на который Пьеру указывал офицер с кургана, как
на центр позиции, и у которого
на берегу лежали ряды скошенной пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и
пушек выехали к высокому кургану,
на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского или курганной батареи.
Пьер поспешно оделся и выбежал
на крыльцо.
На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из-за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противуположной улицы,
на покрытую росой пыль дороги,
на стены домов,
на окна забора и
на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул
пушек яснее слышался
на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
Редут этот состоял из кургана,
на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами месте стояли десять стрелявших
пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон
пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади
пушек стояли пехотные войска. Входя
на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место,
на котором стояло и стреляло несколько
пушек, было самое важное место в сражении.
Войдя
на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею и с бессознательно-радостною улыбкой смотрел
на то, что̀ делалось вокруг него. Изредка Пьер всё с тою же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее.
Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другою стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни
пушек, ни корпусов войск, когда глядел
на скрытнопечальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят — страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его.
Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место,
на котором стоят войска, не количество
пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этою силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, всё ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся
пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что-то сражаются и что-то в этом находят радостного, — тогда матери показалось, что его-то она любила больше, гораздо больше всех своих детей.
Артиллерия
на рысях выехала из-за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась
на площади. Несколько французских офицеров распоряжались
пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
— Народу-то! Эка народу!.. И
на пушках-то навалили! Смотри: меха… — говорили они. — Вишь, стервецы, награбили… Вон у того-то сзади,
на телеге… Ведь это — с иконы, ей Богу!.. Это немцы должно быть. И наш мужик, ей Богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь навьючился-то, насилу идет! Вот-те
на, дрожки и те захватили!.. Вишь уселся
на сундуках-то. Батюшки!.. Подрались!..
Ней, шедший последним, потому что (несмотря
на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их) он занялся взрыванием никому не мешавших стен Смоленска — шедший последним, Ней, с своим 10-ти тысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей и все
пушки, и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.