Неточные совпадения
Он твердо верил в возможность братства
людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким
представлялось ему масонство.
Ему
представлялись такие же
люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно-наставническую речь.
Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным
человеком, что́
представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не
представляется двум
людям.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой
человек, казалось князю Андрею. Всё, что́ прежде таинственно и привлекательно
представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, — думал Пьер, —
представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются.
— Le duc d’Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractère et une résignation admirable, [ — Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с удивительною силой характера и спокойствием,] — сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь
представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого
человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое-что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
Ей опять
представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого
человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство.
Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское,
представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел итти на службу и не захотел бы другой и третий и тысячный капрал и солдат, на столько менее
людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Слышал ли он или сам вел ничтожные разговоры, читал ли он или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался как прежде: не спрашивал себя из чего хлопочут
люди, когда всё так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые
представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить.
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего кроме желания показать, что всё ему ни по чем, и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему,
представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает 1000
человек и их содержание.
Вообще, всё дело войны
представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге домашним у Элен (всякий умный
человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решает дело.
Но для
людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного
человека, Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного
человека — Наполеона, рассуждение это
представляется не только неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому.
На вопрос о том, чтò составляет причину исторических событий,
представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов
людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Для тех
людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком-то и таком-то сражении,
представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так-то и так-то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставив Москву и т. д.
Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел облокотившись на руки над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали
представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того непреодолимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда
людей, которые отпечатались у него в душе под названием: они.
В то время как Россия была до половины завоевана и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополчение за ополчением поднималось на защиту отечества, невольно
представляется нам, не жившим в то время, что все русские
люди, от мала до велика, были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное
людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой всё держалось и
представлялось живым, и всё завалилось в кучу бессмысленного сора.
В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия
людей) самым первобытным сближением
представляется воля богов, потом воля тех
людей, которые стоят на самом видном историческом месте — исторических героев.
В-третьих, и самое непонятное, состоит в том, что
люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному
человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же, как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не
представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие зa событием, мгновение за мгновением, вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда
представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, т. е. образа жизни,
представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем
человека.
Действия эти состоят в том, что, вместо того, чтобы становиться толпой против толпы,
люди расходятся врозь, нападают по одиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда
представляется случай.
Кутузов же, тот
человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный в истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, — Кутузов
представляется им чем-то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12-м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
Но как те
люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, т. е. его чувство, так и те несчастные, которые очевидно не понимали этого, — все
люди в этот период времени
представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что он без малейшего усилия, сразу, встречаясь с каким бы то ни было
человеком, видел в нем всё, чтò было хорошего и достойного любви.
То, чтò для
людей в полной силе
представляется целью, для нее очевидно был предлог.
Так что. бòльшая часть явлений истории — междоусобия, революции, завоевания
представляются этими историками уже не произведениями перенесения свободных воль, а произведением ложно направленной воли одного или нескольких
людей, т. е. опять нарушениями власти.
Всегда, когда совершается событие, является
человек или
люди, по воле которых событие
представляется совершившимся. Наполеон III предписывает, и французы идут в Мексику. Прусский король и Бисмарк предписывают, и войска идут в Богемию. Наполеон I приказывает, и войска идут в Россию. Александр I приказывает, и французы покоряются Бурбонам. Опыт показывает нам, что какое бы ни совершилось событие, оно всегда связано с волею одного или нескольких
людей, которые его приказали.
Так что всякое совершившееся событие неизбежно совпадает с каким-нибудь выраженным желанием и, получая себе оправдание,
представляется как произведение воли одного или нескольких
людей.
Человек, в связи с общею жизнью человечества,
представляется подчиненным законам, определяющим эту жизнь. Но тот же
человек, независимо от этой связи,
представляется свободным. Как должна быть рассматриваема прошедшая жизнь народов и человечества, — как произведение свободной или несвободной деятельности
людей? вот вопрос истории.
В действительной жизни каждое историческое событие, каждое действие
человека понимается весьма ясно и определенно, без ощущения малейшего противоречия, несмотря на то, что каждое событие
представляется частию свободным, частию необходимым.
Человек тонущий, который хватается за другого и потопляет его, или изнуренная кормлением ребенка голодная мать, крадущая пищу, или
человек, приученный к дисциплине, который по команде в строю убивает беззащитного
человека,
представляются менее виновными, т. е. менее свободными и более подлежащими закону необходимости, тому, кто знает те условия, в которых находились эти
люди, и более свободными тому, кто не знает, что тот
человек сам тонул, что мать была голодна, солдат был в строю и т. д.
Точно так же
человек, 20 лет тому назад совершивший убийство и после того спокойно и безвредно живший в обществе,
представляется менее виновным; поступок его, — более подлежавшим закону необходимости для того, кто рассматривает его поступок по истечении 20 лет, и более свободным тому, кто рассматривал тот же поступок через день после того, как он был совершен.
И точно так же каждый поступок
человека сумасшедшего, пьяного или сильно возбужденного
представляется менее свободным и более необходимым тому, кто знает душевное состояние того, кто совершил поступок, и более свободным и менее необходимым тому, кто этого не знает.
Это есть то основание, вследствие которого очевидно, что тонущий
человек менее свободен и более подлежит необходимости, чем
человек, стоящий на суше; то основание, вследствие которого действия
человека, живущего в тесной связи с другими
людьми в густо-населенной местности, действия
человека связанного семьей, службой, предприятиями,
представляются несомненно менее свободными и более подлежащими необходимости, чем действия
человека одинокого и уединенного.
Если мы рассматриваем
человека одного, без отношения его ко всему окружающему, то каждое действие его
представляется нам свободным.
Это есть то основание, вследствие которого падение первого
человека, имевшее своим последствием происхождение рода человеческого,
представляется очевидно менее свободным, чем вступление в брак современного
человека.
Это есть то основание, вследствие которого жизнь и деятельность
людей, живших века тому назад, и связанная со мною во времени, не может
представляться мне столь свободною, как жизнь современная, последствия которой мне еще неизвестны.
Точно ту же прогрессию убедительности об участии свободной воли в общих делах человечества мы находим и в истории. Совершившееся современное событие
представляется нам несомненно произведением всех известных
людей; но в событии более отдаленном мы видим уже его неизбежные последствия, помимо которых мы ничего другого не можем представить. И чем дальше переносимся мы назад в рассматривании событий, тем менее они нам
представляются произвольными.
Только на этих трех основаниях строятся существующая во всех законодательствах невменяемость преступлений и уменьшающие вину обстоятельства. Вменяемость
представляется бòльшею или меньшею, смотря по бòльшему или меньшему знанию условий, в которых находился
человек, поступок которого обсуживается, по бòльшему или меньшему промежутку времени от совершения поступка до суждения о нем и по бòльшему или меньшему пониманию причин поступка.
Ибо если такой-то образ правления установился, или такое-то движение народа совершилось вследствие таких-то географических, этнографических или экономических условий, то воля тех
людей, которые
представляются нам установившими образ правления, или возбудившими движение народа, уже не может быть рассматриваема как причина.