Неточные совпадения
— Ecoutez, chère Annette, [Послушайте, милая Анет,] — сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за
руку и пригибая ее почему-то книзу, — Arrangez-moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда
ваш] вернейший раб à tout jamais (pan, comme mon староста m’écrit des [как мой староста мне пишет] донесенья: покой-ер-п). Она хорошей фамилии и богата. Всё, что́ мне нужно.
— Chère Анна Михайловна, — сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, — для меня почти невозможно сделать то, что́ вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца
вашего, я сделаю невозможное: сын
ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя
рука. Довольны вы?
— Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что́ сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить
вашей руки.
«
Ваш сын, — писал он, — надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под
рукой такого подчиненного».
— Non, non, non! Quand votre père m’écrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main à baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец
ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать
руку. Не прежде.] —
— Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая,] — сказал он, вставая и взяв ее за обе
руки. Он вздохнул и прибавил: — Le sort de mon fils est en vos mains. Décidez, ma bonne, ma chère, ma douce Marie, qui j’ai toujours aimée, comme ma fille. [Судьба моего сына в
ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя нежная Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
— На горе пикет,
ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, — доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа
руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
— А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего,
ваше сиятельство? — сказал Ростов, держа
руку у козырька.
«
Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в
руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно — жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын
ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
— Натали, — сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, — решайте мою судьбу. Она в
ваших руках!
— Графиня, я виноват перед вами, — продолжал Денисов прерывающимся голосом, — но знайте, что я так боготворю
вашу дочь и всё
ваше семейство, что две жизни отдам… — Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… — Ну прощайте, графиня, — сказал он, поцеловав ее
руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
— Пожалуйте,
ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, — сказала одна из девушек — помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими
руками, хмурясь, ка́пал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
— Votre majesté me permettra-t-elle de demander l’avis du colonel [ — Позвольте мне,
ваше величество, спросить мнение полковника?] — сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой
руки и, разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
— Полноте смеяться, перестаньте, — закричала Наташа, — всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… — Она схватила обе
руки графини, поцеловала на одной кость мизинца — июнь, и продолжала целовать июль, август на другой
руке. — Мама, а он очень влюблен? Как на
ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе — он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?… Узкий, знаете, серый, светлый…
— Переймешь что-нибудь, можешь попросить о чем-нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть
вашим мужем (он встал и поцеловал
руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное уменьем выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным.
— Ну, прощайте,
ваше сиятельство, не хворайте, — сказал Растопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая
руку князю.
— Здравствуй,
ваше сиятельство, — сказал он входившему Анатолю и тоже протянул
руку.
— Уж лошади ж были! — продолжал рассказ Балага. — Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, — обратился он к Долохову, — так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя,
руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол,
ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
— Всё пропало? — повторил он. — Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил
руки и любви
вашей.
Потом вдруг, как будто вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации и, помахивая правою
рукой, сказал: — Je ne vous retiens plus, général; je souhaite le succès de votre mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха
вашему посольству,] — и развеваясь красною, шитою мантией и перьями, и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
— Осмелюсь беспокоить,
ваше благородие, — сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера, и заложив
руку за пазуху.
— Или может это утешает
ваше сиятельство? — сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенною за пазуху
рукой указывая на стариков.
Да будет известно
вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только Богу и моей совести,] — кончила она, дотрогиваясь
рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
— Будет какое приказание от
вашего высокоблагородия? — сказал он Денисову, приставляя
руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, — или должен я оставаться при
вашем высокоблагородии?
Неточные совпадения
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо,
ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув
рукою), — бог с ним! я человек простой».
Голос Осипа. Вот с этой стороны! сюда! еще! хорошо. Славно будет! (Бьет
рукою по ковру.)Теперь садитесь,
ваше благородие!
— Имею честь знать
вашего брата, Сергея Иваныча, — сказал Гриневич, подавая свою тонкую
руку с длинными ногтями.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman
ваша спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и вижу я в окно — вы сидите вот так и обеими
руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
— Здесь Христос невидимо предстоит, принимая
вашу исповедь, — сказал он, указывая на Распятие. — Веруете ли вы во всё то, чему учит нас Святая Апостольская Церковь? — продолжал священник, отворачивая глаза от лица Левина и складывая
руки под эпитрахиль.