Неточные совпадения
— Ну, ну, хорошо! — сказал старый граф, — всё горячится… Всё Бонапарте всем голову вскружил; все
думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, — прибавил он, не
замечая насмешливой улыбки гостьи.
«Однако, кажется, никто не
заметил»,
думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не
заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
И так
думают большие колпаки здесь, но не
смеют сказать этого.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось всё веселее и веселее. Он
заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его»,
думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
Ей казалось: «сделаю я так, как будто не
замечаю, он
подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех,
заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! —
подумал он, злобно взглянув на дочь. — Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
«Как она меня любит! —
думала княжна Марья. — Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?»
думала она, не
смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
«Первый встречный показался — и отец и всё забыто, и бежит к верху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я
замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван о ней и не
думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это…»
В числе господ свиты Ростов
заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует — или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, —
подумал теперь Ростов… — И сто̀ит ли
думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что̀ значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь»,
думал Ростов.
Ростов
замечал что-то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого-то»,
думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
Он иногда
замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал
подумать о том, что он ничего не
думал.
«Он стар и слаб, а я
смею осуждать его!»
думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что́ она слышала; она
думала только о том, не
замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не
заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Весь этот и следующий день, друзья и товарищи Ростова
замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один, и о чем-то
думал.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца,
заметила его молчание и была поражена тем, что ее отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и
думать об этом.
Пьер видел, что впереди его был мост, и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он
заметил вчера, в дыму что-то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не
думал, что тут-то и было поле сражения.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не
заметила. И главное — этот такт и грация!»
думала m-lle Bourienne.
Кутузов придумывал даже движение Наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов; но одного, чего он не мог предвидеть, это того, чтò совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, — метания, которое сделало возможным то, о чем всё-таки не
смел еще тогда
думать Кутузов: совершенное истребление французов.
Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не
смели и
думать начальники больших отрядов.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких-нибудь глупостей. И перебирая воспоминания нынешнего дня, он остановился на воспоминании о французе барабанщике. — «Нам-то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» —
подумал он. Но
заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительною болью. «Чтò такое эта боль? Зачем боль? Чтò он чувствует? Как у него болит!»
думает Наташа. Он
заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
— Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не
смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не
думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, — говорила она, дрожа и задыхаясь. И не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: всё то, чтò она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославле.
Пьер знал, что он не виноват, потому что ему нельзя было приехать раньше; знал, что этот взрыв с ее стороны неприличен и знал, что через две минуты это пройдет; он знал главное, что ему самому было весело и радостно. Он бы хотел улыбнуться, но не
посмел и
подумать об этом. Он сделал жалкое, испуганное лицо и согнулся.
Она знала, что когда он так
думал вслух, он иногда спрашивал ее, чтò он сказал и сердился, когда
замечал, что она
думала о другом.
— Без грозы не обойдется, я сильно тревожусь, но, может быть, по своей доброте, простит меня. Позволяю себе вам открыть, что я люблю обеих девиц, как родных дочерей, — прибавил он нежно, — обеих на коленях качал, грамоте вместе с Татьяной Марковной обучал; это — как моя семья. Не измените мне, — шепнул он, — скажу конфиденциально, что и Вере Васильевне в одинаковой мере я взял смелость изготовить в свое время, при ее замужестве, равный этому подарок, который,
смею думать, она благосклонно примет…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Помилуйте, я никак не
смею принять на свой счет… Я
думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь».
Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
— Сижу я намеднись в питейном, — свидетельствовала она, — и тошно мне, слепенькой, стало; сижу этак-то и все
думаю: куда,
мол, нонче народ против прежнего гордее стал!
— Как он
смеет говорить, что я велел украсть у него брюки! Он их пропил, я
думаю. Мне плевать на него с его княжеством. Он не
смей говорить, это свинство!
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не
думая и не
замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.