Неточные совпадения
Я не толковать хочу учение Христа, я хочу только рассказать, как я понял то, что
есть самого
простого, ясного, понятного и несомненного, обращенного ко всем людям в учении Христа, и как то, что я понял, перевернуло мою душу и дало мне спокойствие и счастие.
Не все могут
быть посвящены в глубочайшие тайны догматики, гомилетики, патристики, литургики, герменевтики, апологетики и др., но все могут и должны понять то, что Христос говорил всем миллионам
простых, немудрых, живших и живущих людей. Так вот то самое, что Христос сказал всем этим
простым людям, не имевшим еще возможности обращаться за разъяснениями его учения к Павлу, Клименту, Златоусту и другим, это самое я не понимал прежде, а теперь понял; и это самое хочу сказать всем.
Если бы я просто относился к учению Христа, без той богословской теории, которая с молоком матери
была всосана мною, я бы просто понял
простой смысл слов Христа.
Теперь же, признав
простой и прямой смысл учения Христа, я понял, что два закона эти противоположны и что не может
быть и речи о соглашении их или восполнении одного другим, что необходимо принять один из двух и что толкование стихов 17—20 пятой главы Матфея, и прежде поражавших меня своей неясностью, должно
быть неверно.
И, вновь прочтя стихи 17—19, те самые, которые казались мне всегда так неясны, я
был поражен тем
простым и ясным смыслом этих стихов, который вдруг открылся мне.
Мы так привыкли к тому, по меньшей мере странному толкованию, что фарисеи и какие-то злые иудеи распяли Христа, что тот
простой вопрос о том, где же
были те не фарисеи и не злые, а настоящие иудеи, державшие закон, и не приходит нам в голову. Стоит задать себе этот вопрос, чтобы всё стало совершенно ясно. Христос —
будь он бог или человек — принес свое учение в мир среди народа, державшегося закона, определявшего всю жизнь людей и называвшегося законом бога. Как мог отнестись к этому закону Христос?
Христос проповедует мир всем
простым людям, и вдруг, как бы оговариваясь в том, что это не относится до всех случаев, а
есть случаи, когда можно гневаться на брата, — вставляет слово «напрасно».
Христос не мог сказать и не сказал этого ужасного слова, и тот первый,
простой, прямой смысл всего места, который поразил меня и поражает всякого,
есть истинный.
И этот-то
простой, ясный смысл, вытекающий из самих слов и из всего учения, мне надо
было открывать с величайшим трудом.
Эта четвертая заповедь
была первая заповедь, которую я понял и которая открыла мне смысл всех остальных. Четвертая
простая, ясная, исполнимая заповедь говорит: никогда силой не противься злому, насилием не отвечай на насилие: бьют тебя — терпи, отнимают — отдай, заставляют работать — работай, хотят взять у тебя то, что ты считаешь своим — отдавай.
И, поняв таким образом эти столь
простые, определенные, не подверженные никаким перетолкованиям заповеди Христа, я спросил себя: что бы
было, если бы весь христианский мир поверил в эти заповеди не в том смысле, что их нужно
петь или читать для умилостивления бога, а что их нужно исполнять для счастия людей?
Заповеди мира, данные Христом,
простые, ясные, предвидящие все случаи раздора и предотвращающие его, открывают это царство бога на земле. Стало
быть, Христос точно мессия. Он исполнил обещанное. Мы только не исполняем того, чего вечно желали все люди, — того, о чем мы молились и молимся.
Как я говорил, я не только старался избегать осуждения церковной веры, я старался видеть ее с самой хорошей стороны и потому не отыскивал ее слабостей и, хорошо зная ее академическую литературу, я
был совершенно незнаком с ее учительной литературой. Распространенный в таком огромном количестве экземпляров еще в 1879 г. молитвенник, вызывающий сомнения самых
простых людей, поразил меня.
Учение Христа (обязательное для вас, потому что оно
есть учение вашего бога), дает вам
простые, исполнимые правила жизни, которые избавят и вас и других людей от того зла, которое мучит вас.
Я понимаю теперь значение слов: всё, что сверх
простого утверждения или отрицания — да и нет, всё, что сверх этого, всякое обещание, даваемое вперед, —
есть зло.
Неточные совпадения
Добро бы
было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка
простой!
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь
простого человека, а за такого, что и на свете еще не
было, что может все сделать, все, все, все!
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек
простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно
было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне
было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек
простой».
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь
простого дворянина: чтоб поздравление
было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!