Неточные совпадения
Прежде, читая это место, я всегда по какому-то странному затмению пропускал
слова: а я
говорю: не противься злу. Точно как будто
слов этих совсем не было, или они не имели никакого определенного значения.
Прежде я
говорил это себе, предполагая, что Христос этими
словами восхваляет страдания и лишения и, восхваляя их,
говорит преувеличенно и потому неточно и неясно; но теперь, когда я понял
слова о непротивлении злу, мне ясно стало, что Христос ничего не преувеличивает и не требует никаких страданий для страданий, а только очень определенно и ясно
говорит то, что
говорит.
Мне и в голову не приходило, чтобы Христос в этих
словах мог
говорить про суды: про земский суд, про уголовную палату, про окружные и мировые суды и всякие сенаты и департаменты.
Я так был уверен, что
слова эти не могут значить ничего другого, как только запрещение злословия, что не понимал того страшного кощунства, которое я делал,
говоря это.
Я до того дошел, что, уверившись в том, что ясные
слова эти значат не то, что значат, в шутку
говорил их в их настоящем значении.
Но, может быть по той связи, в которой находятся с другими
слова: не судите и не осуждайте, видно, что в этом месте Христос,
говоря: не судите, не думал о судах человеческих?
Стало быть, Христос
говорит именно про уголовный закон человеческий и его-то и отрицает
словами не судите.
Кроме того, по Луке, он
говорит не только: не судите, но — не судите и не осуждайте. Для чего-нибудь да прибавлено же это
слово, имеющее почти то же значение. Прибавка этого
слова может иметь только одну цель: выяснение значения, в котором должно пониматься первое
слово.
Если бы он хотел сказать: не осуждайте ближнего, то он прибавил бы это
слово, но он прибавляет
слово, переводимое по-русски — не осуждайте. И после этого
говорит: и не будете осуждены, всем прощайте, и будете прощены.
Но, может быть, все-таки Христос не думал про суды,
говоря это, и я свою мысль нахожу в его
словах, имеющих другое значение.
Слово бога, в которое я верю,
говорит то же.
И я читаю всё учение, читаю эти
слова: не судите, и не будете судимы, не осуждайте, и не будете осуждены, прощайте, и будете прощены, признаю, что это
слово бога, и
говорю, что это значит то, что не надо заниматься сплетнями и злословием, и продолжаю считать суды христианским учреждением и себя судьей и христианином.
Верующие всё это слушают, читают это в церквах, называя это божественными
словами, его называют богом, но
говорят: всё это очень хорошо, но это невозможно при нашем устройстве жизни, — это расстроит всю нашу жизнь, а мы к ней привыкли и любим ее.
Человеку свойственно,
говорят, отстаивать себя, свою безопасность, безопасность своей семьи, собственность, другими
словами, — человеку свойственно бороться за свое существование.
Бог сошел на землю; сын бога — одно лицо святой троицы, — вочеловечился, искупил грех Адама; бог этот, нас приучили так думать, должен был сказать что-нибудь таинственно-мистическое, такое, что трудно понять, что можно понять только помощью веры и благодати, и вдруг
слова бога так просты, так ясны, так разумны. Бог
говорит просто: не делайте друг другу зла — не будет зла. Неужели так просто откровение бога? Неужели только это сказал бог? Нам кажется, что мы это всё знаем. Это так просто.
В Евангелиях я встретил
слова: «Вам сказано: око за око и зуб за зуб; а я
говорю вам: не противьтесь злу».
Слова: «око за око и зуб за зуб» — была заповедь, данная богом Моисею.
Слова: «я
говорю: не противься злу или злому», была новая заповедь, которая отрицала первую.
Как происходит это восполнение, как разрешаются те противоречия, которые бросаются в глаза в самом Евангелии и в этих стихах 17—20 и в
словах: «ая
говорю», я никогда не давал себе ясного отчета.
Если бы Христос
говорил о законе писанном, то он и в следующем стихе, составляющем продолжение мысли, употребил бы
слово: «закон и пророки», а не
слово закон без прибавления, как оно стоит в этом стихе.
В первых
словах он
говорит: закон и пророки, т. е. писанный закон; во-вторых, он
говорит просто: закон, следовательно закон вечный.
Стало быть, ясно, что здесь противополагается закон вечный закону писанному [Мало этого, как бы для того, чтобы уж не было никакого сомнения о том, про какой закон он
говорит, он тотчас же в связи с этим приводит пример, самый резкий пример отрицания закона Моисеева — законом вечным, тем, из которого не может выпасть ни одна черточка; он, приводя самое резкое противоречие закону Моисея, которое есть в Евангелии,
говорит (Лука XVI, 18): «всякий, кто отпускает жену и женится на другой, прелюбодействует», т. е. в писанном законе позволено разводиться, а по вечному — это грех.] и что точно то же противоположение делается и в контексте Матфея, где закон вечный определяется
словами: закон или пророки.
В некоторых же списках, не принятых церковью, стоит прибавка: «пророки» с союзом «и», а не «или»; и в тех же списках при повторении
слова закон прибавляется опять: «и пророки». Так что смысл всему изречению при этой переделке придается такой, что Христос
говорит только о писанном законе.
Эти варианты дают историю толкований этого места. Смысл один ясный тот, что Христос, так же как и по Луке,
говорит о законе вечном: но в числе списателей Евангелий находятся такие, которым желательно признать обязательность писанного закона Моисеева, и эти списатели присоединяют к
слову закон прибавку — «и пророки» — и изменяют смысл.
Чтобы вполне убедиться в том, что в этих стихах Христос
говорит только о вечном законе, стоит вникнуть в значение того
слова, которое подало повод лжетолкованиям. По-русски — закон, по-гречески — νόμος, по-еврейски — тора, как по-русски, по-гречески и по-еврейски имеют два главные значения: одно — самый закон без отношения к его выражению. Другое понятие есть писанное выражение того, что известные люди считают законом. Различие этих двух значений существует и во всех языках.
Когда он
говорит: «не делай того другому, что не хочешь, чтобы тебе делали, в этом одном — весь закон и пророки», он
говорит о писанном законе, он
говорит, что весь писанный закон может быть сведен к одному этому выражению вечного закона, и этими
словами упраздняет писанный закон.
Когда он
говорит (Лук. XVI, 16): «закон и пророки до Иоанна Крестителя», он
говорит о писанном законе и
словами этими отрицает его обязательность.
Когда он
говорит (Иоан. VII, 19): «не дал ли вам Моисей закона, и никто не исполняет его»; или (Иоан. VIII, 17): «не сказано ли в законе вашем»; или: «
слово, написанное в законе их» (Иоан. XV, 25), — он
говорит о писанном законе, о том законе, который он отрицает, о том законе, который его самого присуждает к смерти (Иоан. XIX, 7).
Христос этими
словами говорит, что он не отрицает того, что в древнем законе вечно.
Значение, которое я приписывал прежде этим
словам, было то, что всякий должен всегда избегать гнева против людей, не должен никогда
говорить бранных
слов и должен жить в мире со всеми без всякого исключения; но в тексте стояло
слово, исключающее этот смысл.
Все толкователи церкви, особенно напирая на значение
слова: напрасно, объясняют это место так, что не надо оскорблять невинно людей, не надо
говорить бранных
слов, но что гнев не всегда несправедлив, и в подтверждение своего толкования приводят примеры гнева апостолов и святых.
Я думал, что Христос
говорит: то, что он высказывал
словами пророка: не жертвы хочу, но милости, т. е. любви к людям.
Но мало того, стоило мне понять, что
слова Христа запрещают всегда всякий гнев против кого бы то ни было, чтобы смущавшее меня прежде запрещение
говорить кому-нибудь
слова рака́ и безумный получило бы тоже другой смысл, чем тот, что Христос запрещает бранные
слова.
Так вот этого
слова Христос не велит
говорить ни о каком человеке.
Так же как и не велит ни о ком
говорить другое
слово безумный, как и рака́, мнимо освобождающее нас от человеческих обязанностей к ближнему.
Мы гневаемся, делаем зло людям и, чтобы оправдать себя,
говорим, что тот, на кого мы гневаемся, пропащий или безумный человек, И вот этих-то двух
слов не велит Христос
говорить о людях и людям.
Он сказал: Я
говорю: не клянись вовсе. Выражение это так же просто, ясно и несомненно, как
слова: не судите и не присуждайте, и так же мало подвержено перетолкованиям, тем более, что в конце прибавлено, что всё, что потребуется от тебя сверх ответа — да и нет, всё это — от начала зла.
О том, какое прямое, определенное значение имеют эти
слова и как мы не имеем никакого основания перетолковывать их иносказательно, я
говорил уже.
Ученые и свободномыслящие христиане также не стесняются смыслом
слов Христа и поправляют его. Они
говорят, что это очень возвышенные изречения, но лишенные всякой возможности приложения к жизни, ибо приложение к жизни правила непротивления злу уничтожает весь тот порядок жизни, который мы так хорошо устроили: это
говорит Ренан, Штраус и все вольнодумные толкователи.
Но стоит отнестись к
словам Христа только так, как мы относимся к
словам первого встречного человека, который с нами
говорит, т. е. предполагая, что он
говорит то, что
говорит, чтобы тотчас же устранилась необходимость всяких глубокомысленных соображений.
И он
говорит свои
слова от стиха тридцать восьмого по сорок второй.
Я не считал нашу жизнь ни хорошею, ни священною, и потому понял эту заповедь прежде других. И когда я понял
слова эти так, как они сказаны, меня поразила их истинность, точность и ясность. Христос
говорит: вы злом хотите уничтожить зло. Это неразумно. Чтобы не было зла, не делайте зла. И потом Христос перечисляет все случаи, в которых мы привыкли делать зло, и
говорит, что в этих случаях не надо его делать.
Если это
слово: «трудно» понимать так, что трудно жертвовать мгновенным удовлетворением своей похоти большему благу, то почему же мы не
говорим, что трудно пахать, для того чтобы был хлеб, сажать яблони, чтобы были яблоки?
Учение это неисполнимо потому, что жизнь человеческая совершается по известным, не зависимым от воли человека законам, —
говорит наша философия. Философия и вся наука, только другими
словами,
говорит совершенно то же, что
говорит религия догматом первородного греха и искупления.
Но вот, рассказывают, что пришло время, все услыхали во дворе
слова учителя, все поняли их, все, мало что поняли, все признали, что это сам бог
говорит через учителя, что и учитель-то был сам бог, и все поверили, как в святыню, в каждое
слово учителя.
Но рассказывают, что будто после этого, вместо того чтобы всем жить по
словам учителя, вышло то, что после этого уж никто не стал удерживаться от свалки, и пошли все бузовать друг друга, и стали все
говорить, что теперь-то мы верно знаем, что так надо и что иначе нельзя.
Люди всё слышали, всё поняли, но только пропустили мимо ушей то, что учитель
говорил только о том, что людям надо делать свое счастье самим здесь, на том дворе, на котором они сошлись, а вообразили себе, что это двор постоялый, а там где-то будет настоящий. И вот от этого вышло то удивительное рассуждение, что
слова учителя очень прекрасны и даже
слова бога, но исполнять их теперь трудно.
А
говоря о себе, Христос ни разу во всех тех местах, которые приводятся в доказательство предсказании его о «воскресении», ни разу, ни одного разу не употребляет
слов: «из мертвых».
Христос в обоих случаях определяет, что̀ должно разуметь под
словами: жизнь вечная; когда он употребляет их, то
говорит евреям то же самое, что сказано много раз в законе их, а именно: исполнение воли бога есть жизнь вечная.
Христос не
говорит про эту нашу мнимую жизнь, которую бог должен был дать, но не дал почему-то людям. Теория грехопадения Адама и вечной жизни в раю и бессмертной души, вдунутой богом в Адама, была неизвестна Христу, и он не упоминал про нее и ни одним
словом не намекнул на существование ее.
Иаков
говорит, что единственный признак веры — дела, вытекающие из нее, и что потому вера, из которой не вытекают дела, есть только
слова, которыми как не накормишь никого, так и не сделаешь себя праведным и не спасешься. И потому вера, из которой не вытекают дела, не есть вера. Это только желание верить во что-нибудь, это только ошибочное утверждение на
словах, что я верю в то, во что я не верю.
На
слова Христа, что надо прощать брату не раз, а семь раз семьдесят, ученики, ужасаясь трудности исполнения этого правила,
говорят: да, но… надо верить, чтоб исполнять это; утверди же, умножь в нас веру.