Неточные совпадения
И опять начала
рассказывать о
том, что более всего интересовало ее, о крестинах внука, для которых она ездила в Петербург, и про особенную милость Государя к старшему сыну.
И с
тем неуменьем, с
тою нескладностью разговора, которые так знал Константин, он, опять оглядывая всех, стал
рассказывать брату историю Крицкого: как его выгнали из университета зa
то, что он завел общество вспоможения бедным студентам и воскресные школы, и как потом он поступил в народную школу учителем, и как его оттуда также выгнали, и как потом судили за что-то.
Он вглядывался в его болезненное чахоточное лицо, и всё больше и больше ему жалко было его, и он не мог заставить себя слушать
то, что брат
рассказывал ему про артель.
— Да
расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же, ничего не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи
то же, что было. Я тогда приеду к тебе, если твоя жена будет хорошая.
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в
то время как укладывались,
рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о
том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и
рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на
то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Она видела, что Алексей Александрович хотел что-то сообщить ей приятное для себя об этом деле, и она вопросами навела его на рассказ. Он с
тою же самодовольною улыбкой
рассказал об овациях, которые были сделаны ему вследствие этого проведенного положения.
Ей попробовали
рассказывать, что говорил доктор, но оказалось, что, хотя доктор и говорил очень складно и долго, никак нельзя было передать
того, что он сказал. Интересно было только
то, что решено ехать за границу.
— Надо, чтобы вы мне это
рассказали, — сказала она вставая. — Приходите в
тот антракт.
Не нравилось ей тоже
то, что по всему, что она узнала про эту связь, это не была
та блестящая, грациозная светская связь, какую она бы одобрила, но какая-то Вертеровская, отчаянная страсть, как ей
рассказывали, которая могла вовлечь его в глупости.
Вронский умышленно избегал
той избранной, великосветской толпы, которая сдержанно и свободно двигалась и переговаривалась пред беседками. Он узнал, что там была и Каренина, и Бетси, и жена его брата, и нарочно, чтобы не развлечься, не подходил к ним. Но беспрестанно встречавшиеся знакомые останавливали его,
рассказывая ему подробности бывших скачек и расспрашивая его, почему он опоздал.
Здесь в деревне, с детьми и с симпатичною ему Дарьей Александровной, Левин пришел в
то, часто находившее на него, детски веселое расположение духа, которое Дарья Александровна особенно любила в нем. Бегая с детьми, он учил их гимнастике, смешил мисс Гуль своим дурным английским языком и
рассказывал Дарье Александровне свои занятия в деревне.
Гувернантка, поздоровавшись, длинно и определительно стала
рассказывать проступок, сделанный Сережей, но Анна не слушала ее; она думала о
том, возьмет ли она ее с собою. «Нет, не возьму, — решила она. — Я уеду одна, с сыном».
— Можете себе представить, мы чуть было не раздавили двух солдат, — тотчас же начала она
рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула в одну сторону. — Я ехала с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого человека и, покраснев, звучно засмеялась своей ошибке,
то есть
тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
И он с свойственною ему ясностью
рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на
то, что Левина занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что же?» Но ничего не было. Было только интересно
то, что «оказывалось» Но Свияжский не объяснил и не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. — Но он не
рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну за
то, что чай был слаб, главное же, за
то, что она ухаживала за ним, как за больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не жалею. Было бы здоровье, а здоровье, слава Богу, поправилось.
Левин слушал и придумывал и не мог придумать, что сказать. Вероятно, Николай почувствовал
то же; он стал расспрашивать брата о делах его; и Левин был рад говорить о себе, потому что он мог говорить не притворяясь. Он
рассказал брату свои планы и действия.
Сначала Левин, на вопрос Кити о
том, как он мог видеть ее прошлого года в карете,
рассказал ей, как он шел с покоса по большой дороге и встретил ее.
Придя в комнату, Сережа, вместо
того чтобы сесть за уроки,
рассказал учителю свое предположение о
том, что
то, что принесли, должно быть машина. — Как вы думаете? — спросил он.
Сережа
рассказал хорошо самые события, но, когда надо было отвечать на вопросы о
том, что прообразовали некоторые события, он ничего не знал, несмотря на
то, что был уже наказан за этот урок.
Когда няня вошла в детскую, Сережа
рассказывал матери о
том, как они упали вместе с Наденькой, покатившись с горы, и три раза перекувырнулись.
Степан Аркадьич
рассказывал, какие у этого Мальтуса были в Тверской губернии откуплены болота, и как сбережены, и о
том, какие экипажи, догкарты, подвезли охотников, и какая палатка с завтраком была раскинута у болота.
— Messieurs, venez vite! [Господа, идите скорее!] — послышался голос возвратившегося Весловского. — Charmante! [Восхитительна!] Это я открыл. Charmante, совершенная Гретхен, и мы с ней уж познакомились. Право, прехорошенькая! —
рассказывал он с таким одобряющим видом, как будто именно для него сделана она была хорошенькою, и он был доволен
тем, кто приготовил это для него.
Разговор зашел о
том, как Тушкевич с Весловским одни ездили в лодке, и Тушкевич стал
рассказывать про последние гонки в Петербурге в Яхт-Клубе. Но Анна, выждав перерыв, тотчас же обратилась к архитектору, чтобы вывести его из молчания.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молчание доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна была задета за живое и так разгорячилась, что даже покраснела, и потом уже вспомнила, не сказано ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Свияжский заговорил о Левине,
рассказывая его странные суждения о
том, что машины только вредны в русском хозяйстве.
Вернувшись домой и найдя всех вполне благополучными и особенно милыми, Дарья Александровна с большим оживлением
рассказывала про свою поездку, про
то, как ее хорошо принимали, про роскошь и хороший вкус жизни Вронских, про их увеселения и не давала никому слова сказать против них.
И он
рассказал, как мужик украл у мельника муку, и когда мельник сказал ему это,
то мужик подал иск в клевете. Всё это было некстати и глупо, и Левин, в
то время как говорил, сам чувствовал это.
Он
рассказал про выборы, и Анна умела вопросами вызвать его на
то самое, что веселило его, — на его успех. Она
рассказала ему всё, что интересовало его дома. И все сведения ее были самые веселые.
При этом Метров
рассказал председателю
то же, что он
рассказывал Левину, а Левин сделал
те же замечания, которые он уже делал нынче утром, но для разнообразия высказал и свое новое мнение, которое тут же пришло ему в голову.
Левин
рассказал слышанное от Катавасова о
том, что говорят в Петербурге и, поговорив о политике,
рассказал про свое знакомство с Метровым и поездку в заседание. Львова это очень заинтересовало.
― Это в
том же роде, как: «я этого-то и терпеть не могу!» Ты знаешь? ― спросил Степан Аркадьич. — Ах, это прелесть! Подай еще бутылку, ― сказал он лакею и начал
рассказывать.
Анекдот Степана Аркадьича был тоже очень забавен. Левин
рассказал свой анекдот, который тоже понравился. Потом зашла речь о лошадях, о бегах нынешнего дня и о
том, как лихо Атласный Вронского выиграл первый приз. Левин не заметил, как прошел обед.
― Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают,
то сделается шлюпик. Так и наш брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел по лицу, что он собирается
рассказать что-то смешное.
Она попросила Левина и Воркуева пройти в гостиную, а сама осталась поговорить о чем-то с братом. «О разводе, о Вронском, о
том, что он делает в клубе, обо мне?» думал Левин. И его так волновал вопрос о
том, что она говорит со Степаном Аркадьичем, что он почти не слушал
того, что
рассказывал ему Воркуев о достоинствах написанного Анной Аркадьевной романа для детей.
— Ну, а ты что делал? — спросила она, глядя ему в глаза, что-то особенно подозрительно блестевшие. Но, чтобы не помешать ему всё
рассказать, она скрыла свое внимание и с одобрительной улыбкой слушала его рассказ о
том, как он провел вечер.
— Она очень милая, очень, очень жалкая, хорошая женщина, — говорил он,
рассказывая про Анну, ее занятия и про
то, что она велела сказать.
Он спросил ужинать и стал
рассказывать ей подробности бегов; но в тоне, во взглядах его, всё более и более делавшихся холодными, она видела, что он не простил ей ее победу, что
то чувство упрямства, с которым она боролась, опять устанавливалось в нем.
Стараясь как можно быть обстоятельнее, Левин начал
рассказывать все ненужные подробности о положении жены, беспрестанно перебивая свой рассказ просьбами о
том, чтобы доктор сейчас же с ним поехал.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С
тех пор как все набросились на нее, все
те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну,
расскажите же мне про нее.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него, пошел с ним в его комнату и там стал
рассказывать ему про
то, как он провел вечер, и тут же заснул.
— Разве можно другому
рассказывать то, что чувствуешь?
Кроме
того, он был житель уездного города, и ему хотелось
рассказать, как из его города пошел один солдат бессрочный, пьяница и вор, которого никто уже не брал в работники.
Он не мог согласиться с
тем, что десятки людей, в числе которых и брат его, имели право на основании
того, что им
рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве.