Неточные совпадения
— Ну,
хорошо, ступай, —
сказал Степан Аркадьич, вдруг покраснев. — Ну, так давай одеваться, — обратился он к Матвею и решительно скинул халат.
— Ну,
хорошо. Понято, —
сказал Степан Аркадьич. — Так видишь ли: я бы позвал тебя к себе, но жена не совсем здорова. А вот что: если ты хочешь их видеть, они, наверное, нынче в Зоологическом Саду от четырех до пяти. Кити на коньках катается. Ты поезжай туда, а я заеду, и вместе куда-нибудь обедать.
—
Хорошо,
хорошо, поскорей, пожалуйста, — отвечал Левин, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. «Да, — думал он, — вот это жизнь, вот это счастье! Вместе,
сказала она, давайте кататься вместе.
Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь
сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой… А тогда?… Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!»
—
Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ. Что ж делать, ты мне
скажи, что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
—
Хорошо доехали? —
сказал сын, садясь подле нее и невольно прислушиваясь к женскому голосу из-за двери. Он знал, что это был голос той дамы, которая встретилась ему при входе.
— Как
хорошо, что вы приехали во время, —
сказал он ей, обнимая ее талию, — а то, что зa манера опаздывать.
— Да приезжай теперь ко мне, —
сказал Левин. — Как бы мы
хорошо устроились!
— На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, —
сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей,
хорошо бы было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
«Так-то и я! —
сказал он себе, — так-то и я! Ничего… Всё
хорошо».
— Без тебя Бог знает что бы было! Какая ты счастливая, Анна! —
сказала Долли. — У тебя всё в душе ясно и
хорошо.
—
Хорошо ли вы провели ночь? —
сказал он, наклоняясь пред нею и пред мужем вместе и предоставляя Алексею Александровичу принять этот поклон на свой счет и узнать его или не узнать, как ему будет угодно.
— Очень рад, —
сказал он холодно, — по понедельникам мы принимаем. — Затем, отпустив совсем Вронского, он
сказал жене: — и как
хорошо, что у меня именно было полчаса времени, чтобы встретить тебя и что я мог показать тебе свою нежность, — продолжал он тем же шуточным тоном.
— Ну, что? —
сказала она, входя в гостиную и не снимая шляпы. — Вы все веселые. Верно,
хорошо?
— Какую ж вы можете иметь надежду? —
сказала Бетси, оскорбившись за своего друга — entendons nous… [поймем друг друга…]—Но в глазах ее бегали огоньки, говорившие, что она очень
хорошо, и точно так же как и он, понимает, какую он мог иметь, надежду.
— Да вот посмотрите на лето. Отличится. Вы гляньте-ка, где я сеял прошлую весну. Как рассадил! Ведь я, Константин Дмитрич, кажется, вот как отцу родному стараюсь. Я и сам не люблю дурно делать и другим не велю. Хозяину
хорошо, и нам
хорошо. Как глянешь вон, —
сказал Василий, указывая на поле, — сердце радуется.
— Нет, лучше поедем, —
сказал Степан Аркадьич, подходя к долгуше. Он сел, обвернул себе ноги тигровым пледом и закурил сигару. — Как это ты не куришь! Сигара — это такое не то что удовольствие, а венец и признак удовольствия. Вот это жизнь! Как
хорошо! Вот бы как я желал жить!
— Смотри не опоздай —
сказал только Яшвин, и, чтобы переменить разговор: — Что мой саврасый, служит
хорошо? — спросил он, глядя в окно, про коренного, которого он продал.
— Очень
хорошо; положим, что я сделаю это, —
сказала она.
—
Хорошо,
хорошо, —
сказал Вронский, взявшись за поводья.
— Подайте чаю да
скажите Сереже, что Алексей Александрович приехал. Ну, что, как твое здоровье? Михаил Васильевич, вы у меня не были; посмотрите, как на балконе у меня
хорошо, — говорила она, обращаясь то к тому, то к другому.
«Так он будет! — подумала она. — Как
хорошо я сделала, что всё
сказала ему».
— Куда ж торопиться? Посидим. Как ты измок однако! Хоть не ловится, но
хорошо. Всякая охота тем хороша, что имеешь дело с природой. Ну, что зa прелесть эта стальная вода! —
сказал он. — Эти берега луговые, — продолжал он, — всегда напоминают мне загадку, — знаешь? Трава говорит воде: а мы пошатаемся, пошатаемся.
— Ну, послушай однако, — нахмурив свое красивое умное лицо,
сказал старший брат, — есть границы всему. Это очень
хорошо быть чудаком и искренним человеком и не любить фальши, — я всё это знаю; но ведь то, что ты говоришь, или не имеет смысла или имеет очень дурной смысл. Как ты находишь неважным, что тот народ, который ты любишь, как ты уверяешь…
— Может быть, всё это
хорошо; но мне-то зачем заботиться об учреждении пунктов медицинских, которыми я никогда не пользуюсь, и школ, куда я своих детей не буду посылать, куда и крестьяне не хотят посылать детей, и я еще не твердо верю, что нужно их посылать? —
сказал он.
— Очень, очень вы смешны, — повторила Дарья Александровна, снежностью вглядываясь в его лицо. — Ну,
хорошо, так как будто мы ничего про это не говорили. Зачем ты пришла, Таня? —
сказала Дарья Александровна по-французски вошедшей девочке.
—
Хорошо, —
сказала она и, как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и стала читать с конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
«
Хорошо, очень
хорошо!»
сказал он себе сам.
— Нет, вы очень, очень
хорошо сделали, что приехали, —
сказал он и опять умолк.
— Вам
хорошо говорить, —
сказала она, — когда у вас миллионы я не знаю какие, а я очень люблю, когда муж ездит ревизовать летом. Ему очень здорово и приятно проехаться, а у меня уж так заведено, что на эти деньги у меня экипаж и извозчик содержатся.
— Как
хорошо смеется Туровцын! —
сказал Левин, любуясь на его влажные глаза и трясущееся тело.
— Мы с ним большие друзья. Я очень
хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас были, —
сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за детьми.
—
Хорошо, после, но непременно
скажите. Я не боюсь ни чего. Мне нужно всё знать. Теперь кончено.
— А! это очень
хорошо! —
сказал он, мрачно глядя на девушку.
Она
сказала ему, что она любит его за то, что она понимает его всего, за то, что она знает, что̀ он должен любить, и что всё, что он любит, всё
хорошо.
Он знал очень
хорошо манеру дилетантов (чем умнее они были, тем хуже) осматривать студии современных художников только с той целью, чтоб иметь право
сказать, что искусство пало и что чем больше смотришь на новых, тем более видишь, как неподражаемы остались великие древние мастера.
— Как
хорошо! —
сказал Голенищев, тоже, очевидно, искренно подпавший под прелесть картины.
— Ну, ведь как
хорошо нам вдвоем! Мне, то есть, —
сказал он, подходя к ней и сияя улыбкой счастья.
— За что именно мне такое счастье? Ненатурально. Слишком
хорошо, —
сказал он, целуя ее руку.
— Ну,
хорошо, а я велю подчистить здесь. Здесь грязно и воняет, я думаю. Маша! убери здесь, — с трудом
сказал больной. — Да как уберешь, сама уйди, — прибавил он, вопросительно глядя на брата.
— Я боюсь, что вам здесь не совсем
хорошо, —
сказала она отворачиваясь от его пристального взгляда и оглядывая комнату. — Надо будет спросить у хозяина другую комнату, —
сказала она мужу, — и потом чтобы нам ближе быть.
— Мне гораздо уж лучше, —
сказал он. — Вот с вами я бы давно выздоровел. Как
хорошо! — Он взял ее руку и потянул ее к своим губам, но, как бы боясь, что это ей неприятно будет, раздумал, выпустил и только погладил ее. Кити взяла эту руку обеими руками и пожала ее.
— Ты гулял
хорошо? —
сказал Алексей Александрович, садясь на свое кресло, придвигая к себе книгу Ветхого Завета и открывая ее. Несмотря на то, что Алексей Александрович не раз говорил Сереже, что всякий христианин должен твердо знать священную историю, он сам в Ветхом Завете часто справлялся с книгой, и Сережа заметил это.
— Катя, тебе не
хорошо стоять, —
сказал ей муж, подвигая ей стул и значительно глядя на нее.
— A propos de Варенька, [Кстати о Вареньке,] —
сказала Кити по-французски, как они и всё время говорили, чтоб Агафья Михайловна не понимала их. — Вы знаете, maman, что я нынче почему-то жду решения. Вы понимаете какое. Как бы
хорошо было!
— Как вы это
хорошо сказали, мама! Именно глазами и улыбками, — подтвердила Долли.
— Ну что, Агафья Михайловна, готово варенье? —
сказал Левин, улыбаясь Агафье Михайловне и желая развеселить ее. —
Хорошо по-новому?
— То было
хорошо, а это еще лучше. Оба лучше, —
сказал он, прижимая ее руку.
И вдруг совершенно неожиданно голос старой княгини задрожал. Дочери замолчали и переглянулись. «Maman всегда найдет себе что-нибудь грустное»,
сказали они этим взглядом. Они не знали, что, как ни
хорошо было княгине у дочери, как она ни чувствовала себя нужною тут, ей было мучительно грустно и за себя и за мужа с тех пор, как они отдали замуж последнюю любимую дочь и гнездо семейное опустело.
— Разве я не вижу, как ты себя поставил с женою? Я слышал, как у вас вопрос первой важности — поедешь ли ты или нет на два дня на охоту. Всё это
хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, —
сказал Облонский, отворяя ворота.
Хорошо ли, дурно ли мы поступили, это другой вопрос; но жребий брошен, —
сказал он, переходя с русского на французский язык, — и мы связаны на всю жизнь.