Неточные совпадения
В половине восьмого, только что она
сошла в гостиную, лакей доложил: «Константин Дмитрич Левин». Княгиня была еще в своей
комнате, и князь не выходил. «Так и есть», подумала Кити, и вся кровь прилила ей
к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже
сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил у него в
комнате, говоря о разных пустяках и не будучи в силах спросить, что хотел.
Всё, что она видела, подъезжая
к дому и
проходя через него, и теперь в своей
комнате, всё производило в ней впечатление изобилия и щегольства и той новой европейской роскоши, про которые она читала только в английских романах, но никогда не видала еще в России и в деревне.
Одни закусывали, стоя или присев
к столу; другие
ходили, куря папиросы, взад и вперед по длинной
комнате и разговаривали с давно не виденными приятелями.
Выйдя из-за стола, Левин, чувствуя, что у него на ходьбе особенно правильно и легко мотаются руки, пошел с Гагиным через высокие
комнаты к бильярдной.
Проходя через большую залу, он столкнулся с тестем.
Никогда еще не
проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил в
комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и
пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он не то что охладел
к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
Неточные совпадения
Чиновники на это ничего не отвечали, один из них только тыкнул пальцем в угол
комнаты, где сидел за столом какой-то старик, перемечавший какие-то бумаги. Чичиков и Манилов
прошли промеж столами прямо
к нему. Старик занимался очень внимательно.
Не довольствуясь сим, он
ходил еще каждый день по улицам своей деревни, заглядывал под мостики, под перекладины и все, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, — все тащил
к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу
комнаты.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший,
ходя по
комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по
комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал
к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Наконец и совсем перестал он
ходить на работы, бросил совершенно и суд, и всякие расправы, засел в
комнаты и перестал принимать
к себе даже с докладами приказчика.
Музыка, считанье и грозные взгляды опять начались, а мы пошли
к папа.
Пройдя комнату, удержавшую еще от времен дедушки название официантской, мы вошли в кабинет.