Неточные совпадения
Она быстрым взглядом оглядела с
головы до ног его сияющую свежестью и здоровьем фигуру. «Да, он счастлив и доволен! —
подумала она, — а я?… И эта доброта противная, за которую все так любят его и хвалят; я ненавижу эту его доброту»,
подумала она. Рот ее сжался, мускул щеки затрясся на правой стороне бледного, нервного лица.
«Если б они знали, —
думал он, с значительным видом склонив
голову при слушании доклада, — каким виноватым мальчиком полчаса тому назад был их председатель!» — И глаза его смеялись при чтении доклада. До двух часов занятия должны были итти не прерываясь, а в два часа — перерыв и завтрак.
— Да, вот вам кажется! А как она в самом деле влюбится, а он столько же
думает жениться, как я?… Ох! не смотрели бы мои глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале»… — И князь, воображая, что он представляет жену, приседал на каждом слове. — А вот, как сделаем несчастье Катеньки, как она в самом деле заберет в
голову…
Он был совсем не такой, каким воображал его Константин. Самое тяжелое и дурное в его характере, то, что делало столь трудным общение с ним, было позабыто Константином Левиным, когда он
думал о нем; и теперь, когда увидел его лицо, в особенности это судорожное поворачиванье
головы, он вспомнил всё это.
— Я
думаю, — сказала Анна, играя снятою перчаткой, — я
думаю… если сколько
голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви.
Листок в ее руке задрожал еще сильнее, но она не спускала с него глаз, чтобы видеть, как он примет это. Он побледнел, хотел что-то сказать, но остановился, выпустил ее руку и опустил
голову. «Да, он понял всё значение этого события»,
подумала она и благодарно пожала ему руку.
Он приехал к Брянскому, пробыл у него пять минут и поскакал назад. Эта быстрая езда успокоила его. Всё тяжелое, что было в его отношениях к Анне, вся неопределенность, оставшаяся после их разговора, всё выскочило из его
головы; он с наслаждением и волнением
думал теперь о скачке, о том, что он всё-таки поспеет, и изредка ожидание счастья свидания нынешней ночи вспыхивало ярким светом в его воображении.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала на его
голову, он не только не
думал о том, как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
Обливавший его пот прохлаждал его, а солнце, жегшее спину,
голову и засученную по локоть руку, придавало крепость и упорство в работе; и чаще и чаще приходили те минуты бессознательного состояния, когда можно было не
думать о том, что делаешь.
«Как красиво! —
подумал он, глядя на странную, точно перламутровую раковину из белых барашков-облачков, остановившуюся над самою
головой его на середине неба. — Как всё прелестно в эту прелестную ночь! И когда успела образоваться эта раковина? Недавно я смотрел на небо, и на нем ничего не было — только две белые полосы. Да, вот так-то незаметно изменились и мои взгляды на жизнь!»
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя на землю. «Это что? кто-то едет»,
подумал он, услыхав бубенцы, и поднял
голову. В сорока шагах от него, ему навстречу, по той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые лошади жались от колей на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший на козлах, держал дышлом по колее, так что колеса бежали по гладкому.
После страшной боли и ощущения чего-то огромного, больше самой
головы, вытягиваемого из челюсти, больной вдруг, не веря еще своему счастию, чувствует, что не существует более того, что так долго отравляло его жизнь, приковывало к себе всё внимание, и что он опять может жить,
думать и интересоваться не одним своим зубом.
Положим, меня научат, — продолжал он
думать, — поставят, я пожму гашетку, говорил он себе, закрывая глаза, — и окажется, что я убил его, — сказал себе Алексей Александрович и потряс
головой, чтоб отогнать эти глупые мысли.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок
голову,
подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
И тут же в его
голове мелькнула мысль о том, что ему только что говорил Серпуховской и что он сам утром
думал — что лучше не связывать себя, — и он знал, что эту мысль он не может передать ей.
Никто не
думал, глядя на его белые с напухшими жилами руки, так нежно длинными пальцами ощупывавшие оба края лежавшего пред ним листа белой бумаги, и на его с выражением усталости на бок склоненную
голову, что сейчас из его уст выльются такие речи, которые произведут страшную бурю, заставят членов кричать, перебивая друг друга, и председателя требовать соблюдения порядка.
Она нагнула
голову. Она не только не сказала того, что она говорила вчера любовнику, что он ее муж, а муж лишний; она и не
подумала этого. Она чувствовала всю справедливость его слов и только сказала тихо...
— Я понимаю, я очень понимаю это, — сказала Долли и опустила
голову. Она помолчала,
думая о себе, о своем семейном горе, и вдруг энергическим жестом подняла
голову и умоляющим жестом сложила руки. — Но постойте! Вы христианин.
Подумайте о ней! Что с ней будет, если вы бросите ее?
Минуты две, опустив
голову с выражением напряженного усилия мысли, стоял он с револьвером в руках неподвижно и
думал.
— Я очень рад, что вы так
думаете, — сказал Степан Аркадьич, покачивая
головой с серьезным и страдальчески-сочувственным выражением лица, — я для этого приехал в Петербург.
Два мальчика в тени ракиты ловили удочками рыбу. Один, старший, только что закинул удочку и старательно выводил поплавок из-за куста, весь поглощенный этим делом; другой, помоложе, лежал на траве, облокотив спутанную белокурую
голову на руки, и смотрел задумчивыми голубыми глазами на воду. О чем он
думал?
Ему и в
голову не приходило
подумать, чтобы разобрать все подробности состояния больного,
подумать о том, как лежало там, под одеялом, это тело, как, сгибаясь, уложены были эти исхудалые голени, кострецы, спина и нельзя ли как-нибудь лучше уложить их, сделать что-нибудь, чтобы было хоть не лучше, но менее дурно.
Это были те самые доводы, которые Дарья Александровна приводила самой себе; но теперь она слушала и не понимала их. «Как быть виноватою пред существами не существующими?»
думала она. И вдруг ей пришла мысль: могло ли быть в каком-нибудь случае лучше для ее любимца Гриши, если б он никогда не существовал? И это ей показалось так дико, так странно, что она помотала
головой, чтобы рассеять эту путаницу кружащихся сумасшедших мыслей.
«А ничего, так tant pis»,
подумал он, опять похолодев, повернулся и пошел. Выходя, он в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли его из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать. Целый этот день он провел вне дома, и, когда приехал поздно вечером, девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит
голова, и она просила не входить к ней.
Вот этот доволен собой, —
подумала она о толстом, румяном господине, проехавшем навстречу, принявшем ее зa знакомую и приподнявшем лоснящуюся шляпу над лысою лоснящеюся
головой и потом убедившемся, что он ошибся.
Это они знают наверное, —
думала она, глядя на двух мальчиков, остановивших мороженника, который снимал с
головы кадку и утирал концом полотенца потное лицо.
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?»
думал Левин, шагая по пыльной дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не в силах итти дальше, сошел с дороги в лес и сел в тени осин на нескошенную траву. Он снял с потной
головы шляпу и лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
«Нет, мне нельзя спорить с ними, —
подумал он, — на них непроницаемая броня, а я
голый».