Неточные совпадения
Жена узнала, что
муж был в связи
с бывшею в их доме Француженкою-гувернанткой, и объявила
мужу, что не может жить
с ним в одном доме.
— Славу Богу, — сказал Матвей, этим ответом показывая, что он понимает так же, как и барин, значение этого приезда, то
есть что Анна Аркадьевна, любимая сестра Степана Аркадьича, может содействовать примирению
мужа с женой.
— Я помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю
с развратным отцом, — да,
с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что
было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой
муж, отец моих детей, входит в любовную связь
с гувернанткой своих детей…
Когда же Левин внезапно уехал, княгиня
была рада и
с торжеством говорила
мужу: «видишь, я
была права».
Сколько страхов
было пережито, сколько мыслей передумано, сколько денег потрачено, сколько столкновений
с мужем при выдаче замуж старших двух, Дарьи и Натальи!
Она видела, что сверстницы Кити составляли какие-то общества, отправлялись на какие-то курсы, свободно обращались
с мужчинами, ездили одни по улицам, многие не приседали и, главное,
были все твердо уверены, что выбрать себе
мужа есть их дело, а не родителей.
Она, счастливая, довольная после разговора
с дочерью, пришла к князю проститься по обыкновению, и хотя она не намерена
была говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула
мужу на то, что ей кажется дело
с Вронским совсем конченным, что оно решится, как только приедет его мать. И тут-то, на эти слова, князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.
Княгиня
была сперва твердо уверена, что нынешний вечер решил судьбу Кити и что не может
быть сомнения в намерениях Вронского; но слова
мужа смутили ее. И, вернувшись к себе, она, точно так же как и Кити,
с ужасом пред неизвестностью будущего, несколько раз повторила в душе: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!»
— Не правда ли, очень мила? — сказала графиня про Каренину. — Ее
муж со мною посадил, и я очень рада
была. Всю дорогу мы
с ней проговорили. Ну, а ты, говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux. [у тебя всё еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой милый, тем лучше.]
Продолжать
быть моим
мужем вместе
с нею…. это ужасно!
Облонский обедал дома; разговор
был общий, и жена говорила
с ним, называя его «ты», чего прежде не
было. В отношениях
мужа с женой оставалась та же отчужденность, но уже не
было речи о разлуке, и Степан Аркадьич видел возможность объяснения и примирения.
«Ах, да!
муж!» Теперь только в первый раз Вронский ясно понял то, что
муж было связанное
с нею лицо.
Он знал, что у ней
есть муж, но не верил в существование его и поверил в него вполне, только когда увидел его,
с его головой, плечами и ногами в черных панталонах; в особенности когда он увидал, как этот
муж с чувством собственности спокойно взял ее руку.
Еще в то время, как он подходил к Анне Аркадьевне сзади, он заметил
с радостью, что она чувствовала его приближение и оглянулась
было и, узнав его, опять обратилась к
мужу.
Графиня Лидия Ивановна
была друг ее
мужа и центр одного из кружков петербургского света,
с которым по
мужу ближе всех
была связана Анна.
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он
был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел; вы видите, я занята делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна,
с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному
мужу надо жить
с одною женой,
с которою он обвенчан, что девушке надо
быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, — и разные тому подобные глупости.
— Это надо рассказать вам. Я
был занят, и чем? Даю вам это из ста, из тысячи… не угадаете. Я мирил
мужа с оскорбителем его жены. Да, право!
—
Были, ma chère. Они нас звали
с мужем обедать, и мне сказывали, что соус на этом обеде стоил тысячу рублей, — громко говорила княгиня Мягкая, чувствуя, что все ее слушают, — и очень гадкий соус, что-то зеленое. Надо
было их позвать, и я сделала соус на восемьдесят пять копеек, и все
были очень довольны. Я не могу делать тысячерублевых соусов.
— Но как, Алексей, научи меня, как? — сказала она
с грустною насмешкой над безвыходностью своего положения. — Разве
есть выход из такого положения? Разве я не жена своего
мужа?
Он не позволял себе думать об этом и не думал; но вместе
с тем он в глубине своей души никогда не высказывая этого самому себе и не имея на то никаких не только доказательств, но и подозрений, знал несомненно, что он
был обманутый
муж, и
был от этого глубоко несчастлив.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни
с женой, глядя на чужих неверных жен и обманутых
мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала на его голову, он не только не думал о том, как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно
было слишком ужасно, слишком неестественно.
— А, как это мило! — сказала она, подавая руку
мужу и улыбкой здороваясь
с домашним человеком, Слюдиным. — Ты ночуешь, надеюсь? —
было первое слово, которое подсказал ей дух обмана, — а теперь едем вместе. Только жаль, что я обещала Бетси. Она заедет за мной.
— Здесь столько блеска, что глаза разбежались, — сказал он и пошел в беседку. Он улыбнулся жене, как должен улыбнуться
муж, встречая жену,
с которою он только что виделся, и поздоровался
с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то
есть пошутив
с дамами и перекинувшись приветствиями
с мужчинами. Внизу подле беседки стоял уважаемый Алексей Александровичем, известный своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зaговорил
с ним.
На выходе из беседки Алексей Александрович, так же как всегда, говорил со встречавшимися, и Анна должна
была, как и всегда, отвечать и говорить; но она
была сама не своя и как во сне шла под-руку
с мужем.
Кроме того, при разводе, даже при попытке развода, очевидно
было, что жена разрывала сношения
с мужем и соединялась
с своим любовником.
Возвращаясь
с мужем со скачек, в минуту волнения она высказала ему всё; несмотря на боль, испытанную ею при этом, она
была рада этому.
В этот же вечер она увидалась
с Вронским, но не сказала ему о том, что произошло между ею и
мужем, хотя, для того чтобы положение определилось, надо
было сказать ему.
Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для сына, которую она взяла на себя в последние годы, и
с радостью почувствовала, что в том состоянии, в котором она находилась, у ней
есть держава, независимая от положения, в которое она станет к
мужу и к Вронскому.
Она чувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не
будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей
мужа и сына и соединившейся
с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не
будет сильнее самой себя.
Отношения к
мужу были яснее всего.
С той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно свое право на нее неотъемлемым.
Муж был только излишнее и мешающее лицо. Без сомнения, он
был в жалком положении, но что
было делать? Одно, на что имел право
муж, это
было на то, чтобы потребовать удовлетворения
с оружием в руках, и на это Вронский
был готов
с первой минуты.
Получив письмо
мужа, она знала уже в глубине души, что всё останется по-старому, что она не в силах
будет пренебречь своим положением, бросить сына и соединиться
с любовником.
Теперь, когда он держал в руках его письмо, он невольно представлял себе тот вызов, который, вероятно, нынче же или завтра он найдет у себя, и самую дуэль, во время которой он
с тем самым холодным и гордым выражением, которое и теперь
было на его лице, выстрелив в воздух,
будет стоять под выстрелом оскорбленного
мужа.
В женском вопросе он
был на стороне крайних сторонников полной свободы женщин и в особенности их права на труд, но жил
с женою так, что все любовались их дружною бездетною семейною жизнью, и устроил жизнь своей жены так, что она ничего не делала и не могла делать, кроме общей
с мужем заботы, как получше и повеселее провести время.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего
мужа,
была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его
был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот
был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке голоса его
была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в нем. Он вошел в комнату и, не поздоровавшись
с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
― Я имею несчастие, ― начал Алексей Александрович, ―
быть обманутым
мужем и желаю законно разорвать сношения
с женою, то
есть развестись, но притом так, чтобы сын не оставался
с матерью.
Эти два обстоятельства
были: первое то, что вчера он, встретив на улице Алексея Александровича, заметил, что он сух и строг
с ним, и, сведя это выражение лица Алексея Александровича и то, что он не приехал к ним и не дал энать о себе,
с теми толками, которые он слышал об Анне и Вронском, Степан Аркадьич догадывался, что что-то не ладно между
мужем и женою.
Княгиня подошла к
мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда князь
с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно
было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно
было.
Если она
будет разведенною женой, он знал, что она соединится
с Вронским, и связь эта
будет незаконная и преступная, потому что жене, по смыслу закона церкви, не может
быть брака, пока
муж жив.
То, что он теперь, искупив пред
мужем свою вину, должен
был отказаться от нее и никогда не становиться впредь между ею
с ее раскаянием и ее
мужем,
было твердо решено в его сердце; но он не мог вырвать из своего сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть в воспоминании те минуты счастия, которые он знал
с ней, которые так мало ценимы им
были тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
— Неужели это возможно, чтобы мы
были как
муж с женою, одни, своею семьей
с тобой? — сказала она, близко вглядываясь в его глаза.
Сняв венцы
с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она
была прелестна тем новым сиянием счастия, которое
было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте
мужа» и взял у них из рук свечи.
Между тем как он писал свое, она думала о том, как ненатурально внимателен
был ее
муж с молодым князем Чарским, который очень бестактно любезничал
с нею накануне отъезда.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на
мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно
было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и
с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить
с ним.
— Я спрашивала доктора: он сказал, что он не может жить больше трех дней. Но разве они могут знать? Я всё-таки очень рада, что уговорила его, — сказала она, косясь на
мужа из-за волос. — Всё может
быть, — прибавила она
с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на ее лице всегда бывало, когда она говорила о религии.
— Очень, очень верю. Как я чувствую, мы бы дружны
были с ним, — сказала она и испугалась за то, что сказала, оглянулась на
мужа, и слезы выступили ей на глаза.
С тех пор, хотя они не
были в разводе, они жили врозь, и когда
муж встречался
с женою, то всегда относился к ней
с неизменною ядовитою насмешкой, причину которой нельзя
было понять.
Графиня Лидия Ивановна давно уже перестала
быть влюбленною в
мужа, но никогда
с тех пор не переставала
быть влюбленною в кого-нибудь.
Воспоминание о вас для вашего сына может повести к вопросам
с его стороны, на которые нельзя отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения к тому, что должно
быть для него святыней, и потому прошу понять отказ вашего
мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
Писать и входить в сношения
с мужем ей
было мучительно и подумать: она могла
быть спокойна, только когда не думала о
муже.