Неточные совпадения
Неприятнее всего
была та первая минута, когда он, вернувшись из театра, веселый и довольный, с
огромною грушей для жены в руке, не нашел жены в гостиной; к удивлению, не нашел ее и в кабинете и наконец увидал ее в спальне с несчастною, открывшею всё, запиской в руке.
Константин Левин заглянул в дверь и увидел, что говорит с
огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно
было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том, в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
— Кто я? — еще сердитее повторил голос Николая. Слышно
было, как он быстро встал, зацепив за что-то, и Левин увидал перед собой в дверях столь знакомую и всё-таки поражающую своею дикостью и болезненностью
огромную, худую, сутоловатую фигуру брата, с его большими испуганными глазами.
Он
был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем
был короткий сюртук. И руки и широкие кости казались еще
огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать к баракам. От бараков ему уже
были видны море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в то время, как он входил в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися
огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
Это
были: очень высокий, сутуловатый мужчина с
огромными руками, в коротком, не по росту, и старом пальто, с черными, наивными и вместе страшными глазами, и рябоватая миловидная женщина, очень дурно и безвкусно одетая.
Брат сел под кустом, разобрав удочки, а Левин отвел лошадь, привязал ее и вошел в недвижимое ветром
огромное серо-зеленое море луга. Шелковистая с выспевающими семенами трава
была почти по пояс на заливном месте.
Огромное пространство луга
было скошено и блестело особенным, новым блеском, со своими уже пахнущими рядами, на вечерних косых лучах солнца.
После короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец,
огромный, черноватый мужик, пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад и отвалил, и все стали выравниваться за ним, ходя под гору по лощине и на гору под самую опушку леса. Солнце зашло за лес. Роса уже пала, и косцы только на горке
были на солнце, а в низу, по которому поднимался пар, и на той стороне шли в свежей, росистой тени. Работа кипела.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у
огромного письменного стола, на котором уже
были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
Огромное отцовское состояние, приносившее одно до 200 000 годового дохода,
было нераздельно между братьями.
— Может
быть. Но ты вспомни, что я сказал тебе. И еще: женщины все материальнее мужчин. Мы делаем из любви что-то
огромное, а они всегда terre-à-terre. [будничны.]
Кабинет Свияжского
была огромная комната, обставленная шкафами с книгами и с двумя столами — одним массивным письменным, стоявшим по середине комнаты, и другим круглым, уложенным звездою вокруг лампы на разных языках последними нумерами газет и журналов.
Левин часто замечал при спорах между самыми умными людьми, что после
огромных усилий,
огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили наконец к сознанию того, что то, что они долго бились доказать друг другу, давным давно, с начала спора,
было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, чтобы не
быть оспоренными.
Это он знал твердо и знал уже давно, с тех пор как начал писать ее; но суждения людей, какие бы они ни
были, имели для него всё-таки
огромную важность и до глубины души волновали его.
Он помнил только его лицо, как помнил все лица, которые он когда-либо видел, но он помнил тоже, что это
было одно из лиц, отложенных в его воображении в
огромный отдел фальшиво-значительных и бедных по выражению.
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела
была сверх одеяла, и
огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно
была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова лежала боком на подушке. Левину видны
были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно
было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его
огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Длинный белый остов спины с
огромными, выдающимися лопатками и торчащими ребрами и позвонками
был обнажен, и Марья Николаевна с лакеем запутались в рукаве рубашки и не могли направить в него длинную висевшую руку.
Пока священник читал отходную, умирающий не показывал никаких признаков жизни; глаза
были закрыты. Левин, Кити и Марья Николаевна стояли у постели. Молитва еще не
была дочтена священником, как умирающий потянулся, вздохнул и открыл глаза. Священник, окончив молитву, приложил к холодному лбу крест, потом медленно завернул его в епитрахиль и, постояв еще молча минуты две, дотронулся до похолодевшей и бескровной
огромной руки.
Конверт
был из толстой, как лубок, бумаги; на продолговатой желтой бумаге
была огромная монограмма, и от письма пахло прекрасно.
— Мы знакомы, — сказала она, кладя свою маленькую руку в
огромную руку конфузившегося (что так странно
было при его громадном росте и грубом лице) Яшвина.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и
огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого
будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и
будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно
было ржание лошадей и каркание бекаса.
Событие рождения сына (он
был уверен, что
будет сын), которое ему обещали, но в которое он всё-таки не мог верить, — так оно казалось необыкновенно, — представлялось ему с одной стороны столь
огромным и потому невозможным счастьем, с другой стороны — столь таинственным событием, что это воображаемое знание того, что
будет, и вследствие того приготовление как к чему-то обыкновенному, людьми же производимому, казалось ему возмутительно и унизительно.
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё
было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены
были оштукатурены под мрамор,
огромные цельные окна
были уже вставлены, только паркетный пол
был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с господами.
Несмотря на
огромные деньги, которых ему стоила больница, машины, выписанные из Швейцарии коровы и многое другое, он
был уверен, что он не расстраивал, а увеличивал свое состояние.
Губернский предводитель, в руках которого по закону находилось столько важных общественных дел, — и опеки (те самые, от которых страдал теперь Левин), и дворянские
огромные суммы, и гимназии женская, мужская и военная, и народное образование по новому положению, и наконец земство, — губернский предводитель Снетков
был человек старого дворянского склада, проживший
огромное состояние, добрый человек, честный в своем роде, но совершенно не понимавший потребностей нового времени.
Левин видел, что в вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он
был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую в том, что русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что, по его мнению, этот взгляд Русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить
огромные, незанятые пространства на востоке.
Место это, как и все такие места, требовало таких
огромных знаний и деятельности, которые трудно
было соединить в одном человеке.
— Я нахожу, и написал об этом записку, что в наше время эти
огромные жалованья
суть признаки ложной экономической assiette [политики] нашего управления.
«Княгиня Мягкая угадала, — подумал Степан Аркадьич, входя на лестницу. — Странно! Однако хорошо
было бы сблизиться с ней. Она имеет
огромное влияние. Если она замолвит словечко Поморскому, то уже верно».