Неточные совпадения
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич
не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и
не мог
понять, к чему все эти страшные и высокопарные
слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
Не вспоминая ни своих, ни его
слов, она чувством
поняла, что этот минутный разговор страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива этим.
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих
словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё
понимает и этими
словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она
не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда был одинаков, и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и
не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она жила, такие
слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня Мягкая
не могла
понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало, и пользовалась этим.
— Я
не совсем
понимаю значение ваших
слов, — сказал он, подавая ей чашку.
— О, да! — сказала Анна, сияя улыбкой счастья и
не понимая ни одного
слова из того, что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу и приняла участие в общем разговоре.
— Любовь… — повторила она медленно, внутренним голосом, и вдруг, в то же время, как она отцепила кружево, прибавила: — Я оттого и
не люблю этого
слова, что оно для меня слишком много значит, больше гораздо, чем вы можете
понять, — и она взглянула ему в лицо. — До свиданья!
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, — подумал он, — эту манеру
не одного его, но и всех городских жителей, которые, побывав раза два в десять лет в деревне и заметив два-три
слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже всё знают. Обидной, станет 30 сажен. Говорит
слова, а сам ничего
не понимает».
Вронский
не мог
понять, как она, со своею сильною, честною натурой, могла переносить это положение обмана и
не желать выйти из него; но он
не догадывался, что главная причина этого было то
слово сын, которого она
не могла выговорить.
И хотя ответ ничего
не значил, военный сделал вид, что получил умное
слово от умного человека и вполне
понимает lа pointe de la sauce. [в чем его острота.]
Она
не слышала половины его
слов, она испытывала страх к нему и думала о том, правда ли то, что Вронский
не убился. О нем ли говорили, что он цел, а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего
не отвечала, потому что
не слыхала того, что он говорил. Алексей Александрович начал говорить смело, но, когда он ясно
понял то, о чем он говорит, страх, который она испытывала, сообщился ему. Он увидел эту улыбку, и странное заблуждение нашло на него.
— Самолюбия, — сказал Левин, задетый за живое
словами брата, — я
не понимаю. Когда бы в университете мне сказали, что другие
понимают интегральное вычисление, а я
не понимаю, тут самолюбие. Но тут надо быть убежденным прежде, что нужно иметь известные способности для этих дел и, главное, в том, что все эти дела важны очень.
— Да, я теперь всё
поняла, — продолжала Дарья Александровна. — Вы этого
не можете
понять; вам, мужчинам, свободным и выбирающим, всегда ясно, кого вы любите. Но девушка в положении ожидания, с этим женским, девичьим стыдом, девушка, которая видит вас, мужчин, издалека, принимает всё на
слово, — у девушки бывает и может быть такое чувство, что она
не знает, что сказать.
Когда она проснулась на другое утро, первое, что представилось ей, были
слова, которые она сказала мужу, и
слова эти ей показались так ужасны, что она
не могла
понять теперь, как она могла решиться произнести эти странные грубые
слова, и
не могла представить себе того, что из этого выйдет.
Вронский слушал внимательно, но
не столько самое содержание
слов занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только интересы эскадрона. Вронский
понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать,
понимать вещи, своим умом и даром
слова, так редко встречающимся в той среде, в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Свияжский поглядел улыбающимися глазами на Левина и даже сделал ему чуть заметный насмешливый знак; но Левин
не находил
слов помещика смешными, — он
понимал их больше, чем он
понимал Свияжского.
Это были единственные
слова, которые были сказаны искренно. Левин
понял, что под этими
словами подразумевалось: «ты видишь и знаешь, что я плох, и, может быть, мы больше
не увидимся». Левин
понял это, и слезы брызнули у него из глаз. Он еще раз поцеловал брата, но ничего
не мог и
не умел сказать ему.
— Вот, сказал он и написал начальные буквы: к, в, м, о: э, н, м, б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили:«когда вы мне ответили: этого
не может быть, значило ли это, что никогда, или тогда?»
Не было никакой вероятности, чтоб она могла
понять эту сложную фразу; но он посмотрел на нее с таким видом, что жизнь его зависит от того,
поймет ли она эти
слова.
Он долго
не мог
понять того, что она написала, и часто взглядывал в ее глаза. На него нашло затмение от счастия. Он никак
не мог подставить те
слова, какие она разумела; но в прелестных сияющих счастием глазах ее он
понял всё, что ему нужно было знать. И он написал три буквы. Но он еще
не кончил писать, а она уже читала за его рукой и сама докончила и написала ответ: Да.
Но Левину неприятны были эти
слова Дарьи Александровны. Она
не могла
понять, как всё это было высоко и недоступно ей, и она
не должна была сметь упоминать об этом. Левин простился с ними, но, чтобы
не оставаться одному, прицепился к своему брату.
— Я
не понимаю ничего, — сказал Левин, краснея и чувствуя, что
слова его глупы и что они
не могут
не быть глупы в таком положении.
После обычных вопросов о желании их вступить в брак, и
не обещались ли они другим, и их странно для них самих звучавших ответов началась новая служба. Кити слушала
слова молитвы, желая
понять их смысл, но
не могла. Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда всё больше и больше переполняло ее душу и лишало ее возможности внимания.
Он часто слышал это
слово техника и решительно
не понимал, что такое под этим разумели.
— Я
понимаю, друг мой, — сказала графиня Лидия Ивановна. — Я всё
понимаю. Помощь и утешение вы найдете
не во мне, но я всё-таки приехала только затем, чтобы помочь вам, если могу. Если б я могла снять с вас все эти мелкие унижающие заботы… Я
понимаю, что нужно женское
слово, женское распоряжение. Вы поручаете мне?
Он чувствовал себя невиноватым за то, что
не выучил урока; но как бы он ни старался, он решительно
не мог этого сделать: покуда учитель толковал ему, он верил и как будто
понимал, но, как только он оставался один, он решительно
не мог вспомнить и
понять, что коротенькое и такое понятное
слово «вдруг» есть обстоятельство образа действия.
Урок состоял в выучиваньи наизусть нескольких стихов из Евангелия и повторении начала Ветхого Завета. Стихи из Евангелия Сережа знал порядочно, но в ту минуту как он говорил их, он загляделся на кость лба отца, которая загибалась так круто у виска, что он запутался и конец одного стиха на одинаковом
слове переставил к началу другого. Для Алексея Александровича было очевидно, что он
не понимал того, что говорил, и это раздражило его.
Она как будто
не понимала значения его
слов.
Левин уже привык теперь смело говорить свою мысль,
не давая себе труда облекать ее в точные
слова; он знал, что жена в такие любовные минуты, как теперь,
поймет, что он хочет сказать, с намека, и она
поняла его.
И как только эти
слова были сказаны, и он и она
поняли, что дело кончено, что то, что должно было быть сказано,
не будет сказано, и волнение их, дошедшее пред этим до высшей степени, стало утихать.
— Ты
пойми, что я
не ревную: это мерзкое
слово. Я
не могу ревновать и верить, чтоб… Я
не могу сказать, что я чувствую, но это ужасно… Я
не ревную, но я оскорблен, унижен тем, что кто-нибудь смеет думать, смеет смотреть на тебя такими глазами….
Анна, отведя глаза от лица друга и сощурившись (это была новая привычка, которой
не знала за ней Долли), задумалась, желая вполне
понять значение этих
слов. И, очевидно,
поняв их так, как хотела, она взглянула на Долли.
Кроме того, тотчас же по нескольким
словам Дарья Александровна
поняла, что Анна, кормилица, нянька и ребенок
не сжились вместе и что посещение матерью было дело необычайное.
Она сказала с ним несколько
слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она
поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни разу
не взглянула на него, пока он
не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво
не смотреть на человека, когда он кланяется.
Очевидно, фельетонист
понял всю книгу так, как невозможно было
понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые
не читали книги (а очевидно, почти никто
не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была
не что иное, как набор высокопарных
слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы
не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.
«
Не для нужд своих жить, а для Бога. Для какого Бога? И что можно сказать бессмысленнее того, что он сказал? Он сказал, что
не надо жить для своих нужд, то есть что
не надо жить для того, что мы
понимаем, к чему нас влечет, чего нам хочется, а надо жить для чего-то непонятного, для Бога, которого никто ни
понять, ни определить
не может. И что же? Я
не понял этих бессмысленных
слов Федора? А
поняв, усумнился в их справедливости? нашел их глупыми, неясными, неточными?».