Слушая этот горький рассказ, я сначала решительно как будто
не понимал слов рассказчика, — так далека от меня была мысль, что Пушкин должен умереть во цвете лет, среди живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба — ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. — Весть эта электрической искрой сообщилась в тюрьме — во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина — об общей нашей потере, но в итоге выходило одно: что его не стало и что не воротить его!
Неточные совпадения
Прощаясь, я немного надеялся кого-нибудь из вас видеть в Ладоге или по крайней мере найти письмо. Впрочем, вы хорошо сделали, что
не приехали, ибо Желдыбин никак бы
не позволил свидания. Благодарите Кошкуля, но между тем скажите, что я никак
не понимаю, отчего он
не мог
слова мне сказать об вас.
Вообразите наши разговоры и вы
поймете, что я в сильном и
не для всякого понятном волнении: радостно и тяжко — вот в двух
словах изображение всего моего существования.
…Мне очень живо представил тебя Вадковский: я недавно получил от него письмо из Иркутска, в котором он говорит о свидании с тобой по возвращении с вод.
Не повторяю
слов его, щажу твою скромность, сам один наслаждаюсь ими и благословляю бога, соединившего нас неразрывными чувствами,
понимая, как эта связь для меня усладительна. Извини, любезный друг, что невольно сказал больше, нежели хотел: со мной это часто бывает, когда думаю сердцем, — ты
не удивишься…
Я думаю, что наши близкие ожидают чего-нибудь от этого торжества, но мне кажется, ничего
не может быть, хотя по всем правилам следовало бы, в подражание Европе, сделать амнистию. У нас этого
слова не понимают. Как вы думаете, что тут выкинет наш приятель? Угадать его мудрено, Н. П., как медведь,
не легко сказать, что он думает. [Приятель, Н. П. и дальше — медведь — Николай I.]
Не знаю, сказал ли я все, что хотелось бы сказать, но, кажется, довольно уже заставлять тебя разбирать мою всегда спешную рукопись и уверять в том, что ты и все вы знаете. На этот раз я как-то изменил своему обычаю: меньше
слов! — Они недостаточны для полных чувств между теми, которые хорошо друг друга
понимают и умеют обмануть с лишком четвертьвековую разлуку. — Вот истинная поэзия жизни!
Заочные наши сношения затруднены. Я с некоторого времени боюсь с тобой говорить на бумаге. Или худо выражаюсь, или ты меня
не хочешь
понимать, а мне, бестолковому, все кажется ясно, потому что я уверен в тебе больше, нежели в самом себе… Прости мне, если всякое мое
слово отражается в тебе болезненно…
Третьего дня был у меня брат Михайло. Я рад был его видеть — это само собой разумеется, но рад был тоже и об тебе услышать, любезный друг Нарышкин. Решительно
не понимаю, что с тобой сделалось. Вот скоро два месяца, как мы виделись, и от тебя ни
слова. Между тем ты мне обещал, проездом через Тулу, известить об Настеньке, которая теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Признаюсь, я думал, что ты захворал, и несколько раз собирался писать, но с каждой почтой поджидал от тебя инисиативы, чтоб потом откликнуться…
Прислонясь к стене, Клим уже
не понимал слов, а слушал только ритмические колебания голоса и прикованно смотрел на Лидию; она, покачиваясь, сидела на стуле, глядя в одном направлении с Алиной.
Я пробовал даже сидеть в гостиной подле играющих в карты, но и там мне было скучно, потому что я не понимал игры,
не понимал слов и не понимал споров играющих, которые иногда довольно горячились.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Но позвольте, я еще
не понимаю вполне значения
слов. Если
не ошибаюсь, вы делаете декларацию насчет моей дочери?
Всечасное употребление этого
слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже
не мыслит, ничего
не чувствует, когда, если б люди
понимали его важность, никто
не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Тут только
понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то
слово истины, конечно,
не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Из всех этих
слов народ
понимал только: «известно» и «наконец нашли». И когда грамотеи выкрикивали эти
слова, то народ снимал шапки, вздыхал и крестился. Ясно, что в этом
не только
не было бунта, а скорее исполнение предначертаний начальства. Народ, доведенный до вздыхания, — какого еще идеала можно требовать!
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего
не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими
словами, Фердыщенко
понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам
не вполне уверен, точно ли его за эту правду
не посекут.