Неточные совпадения
— Он, очевидно, хочет оскорбить меня, — продолжал Сергей Иванович, — но оскорбить меня он
не может, и я всей душой
желал бы помочь ему, но
знаю, что этого нельзя сделать.
— Я вот что намерен сказать, — продолжал он холодно и спокойно, — и я прошу тебя выслушать меня. Я признаю, как ты
знаешь, ревность чувством оскорбительным и унизительным и никогда
не позволю себе руководиться этим чувством; но есть известные законы приличия, которые нельзя преступать безнаказанно. Нынче
не я заметил, но, судя по впечатлению, какое было произведено на общество, все заметили, что ты вела и держала себя
не совсем так, как можно было
желать.
Теперь, когда над ним висело открытие всего, он ничего так
не желал, как того, чтоб она, так же как прежде, насмешливо ответила ему, что его подозрения смешны и
не имеют основания. Так страшно было то, что он
знал, что теперь он был готов поверить всему. Но выражение лица ее, испуганного и мрачного, теперь
не обещало даже обмана.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе
узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и
не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то —
не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и
желать этого одного.
Она
не знала иногда, чего она боится, чего
желает.
Боится ли она и
желает ли она того, что было, или того, что будет, и чего именно она
желает, она
не знала.
— Я очень рад, что вы приехали, — сказал он, садясь подле нее, и, очевидно
желая сказать что-то, он запнулся. Несколько раз он хотел начать говорить, но останавливался. Несмотря на то, что, готовясь к этому свиданью, она учила себя презирать и обвинять его, она
не знала, что сказать ему, и ей было жалко его. И так молчание продолжалось довольно долго. — Сережа здоров? — сказал он и,
не дожидаясь ответа, прибавил: — я
не буду обедать дома нынче, и сейчас мне надо ехать.
Всё это делалось
не потому, что кто-нибудь
желал зла Левину или его хозяйству; напротив, он
знал, что его любили, считали простым барином (что есть высшая похвала); но делалось это только потому, что хотелось весело и беззаботно работать, и интересы его были им
не только чужды и непонятны, но фатально противоположны их самым справедливым интересам.
И потому она
знала, что их дом будет в деревне, и
желала ехать
не за границу, где она
не будет жить, а туда, где будет их дом.
С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только того, чтоб он оставил свою жену в покое,
не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его
желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что
не мог ничего сам решить,
не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
Сколько он ни вспоминал женщин и девушек, которых он
знал, он
не мог вспомнить девушки, которая бы до такой степени соединяла все, именно все качества, которые он, холодно рассуждая,
желал видеть в своей жене.
Анна, отведя глаза от лица друга и сощурившись (это была новая привычка, которой
не знала за ней Долли), задумалась,
желая вполне понять значение этих слов. И, очевидно, поняв их так, как хотела, она взглянула на Долли.
Васенька Весловский, ее муж и даже Свияжский и много людей, которых она
знала, никогда
не думали об этом и верили на слово тому, что всякий порядочный хозяин
желает дать почувствовать своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено,
не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
Все, кого она любила, были с нею, и все были так добры к ней, так ухаживали за нею, так одно приятное во всем предоставлялось ей, что если б она
не знала и
не чувствовала, что это должно скоро кончиться, она бы и
не желала лучшей и приятнейшей жизни. Одно, что портило ей прелесть этой жизни, было то, что муж ее был
не тот, каким она любила его и каким он бывал в деревне.
Но она
знала, что для этого надо находить удовольствие в сближении с женщинами молодыми, и она
не могла
желать этого.
Это откашливанье она
знала. Это был признак его сильного недовольства,
не на нее, а на самого себя. Он действительно был недоволен, но
не тем, что денег вышло много, а что ему напоминают то, о чем он,
зная, что в этом что-то неладно,
желает забыть.
― Я только
знаю, ― сказал Левин, ― что я
не видал лучше воспитанных детей, чем ваши, и
не желал бы детей лучше ваших.
― Только бы были лучше меня. Вот всё, чего я
желаю. Вы
не знаете еще всего труда, ― начал он, ― с мальчиками, которые, как мои, были запущены этою жизнью за границей.
Но, что б они ни говорили, он
знал, что теперь всё погибло. Прислонившись головой к притолоке, он стоял в соседней комнате и слышал чей-то никогда неслыханный им визг, рев, и он
знал, что это кричало то, что было прежде Кити. Уже ребенка он давно
не желал. Он теперь ненавидел этого ребенка. Он даже
не желал теперь ее жизни, он
желал только прекращения этих ужасных страданий.
— Ах, Алексей Александрович, ради Бога,
не будем делать рекриминаций! Что прошло, то прошло, и ты
знаешь, чего она
желает и ждет, — развода.
— Ну что ж, как дела? — сказал он,
желая разговориться и
не зная, что сказать.
— Для тебя это
не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты
не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я
не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту Англичанку, что это ненатурально; я бы
желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
Он
не мог согласиться с этим, потому что и
не видел выражения этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и
не находил этих мыслей в себе (а он
не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ), а главное потому, что он вместе с народом
не знал,
не мог
знать того, в чем состоит общее благо, но твердо
знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому
не мог
желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.
Неточные совпадения
Стародум. Дурное расположение людей,
не достойных почтения,
не должно быть огорчительно.
Знай, что зла никогда
не желают тем, кого презирают; а обыкновенно
желают зла тем, кто имеет право презирать. Люди
не одному богатству,
не одной знатности завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один?
Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия
не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего
желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего
желать, а лишь есть чего бояться?
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть,
не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те
знаю, а новых издавать
не желаю. Конечно, многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках
не вижу-с!
Женщины должны бы
желать, чтоб все мужчины их так же хорошо
знали, как я, потому что я люблю их во сто раз больше с тех пор, как их
не боюсь и постиг их мелкие слабости.
Я
знаю, старые кавказцы любят поговорить, порассказать; им так редко это удается: другой лет пять стоит где-нибудь в захолустье с ротой, и целые пять лет ему никто
не скажет «здравствуйте» (потому что фельдфебель говорит «здравия
желаю»).