Неточные совпадения
Степан Аркадьич понял, что Матвей хотел пошутить и обратить
на себя внимание. Разорвав телеграмму, он прочел ее, догадкой поправляя перевранные, как всегда, слова, и
лицо его просияло.
Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась
на его красивом
лице.
Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и смеясь повисла у него
на шее, как всегда, радуясь
на знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард. Поцеловав его наконец в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью
лицо, девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее.
Дарья Александровна, в кофточке и с пришпиленными
на затылке косами уже редких, когда-то густых и прекрасных волос, с осунувшимся, худым
лицом и большими, выдававшимися от худобы
лица, испуганными глазами, стояла среди разбросанных по комнате вещей пред открытою шифоньеркой, из которой она выбирала что-то.
Услыхав шаги мужа, она остановилась, глядя
на дверь и тщетно пытаясь придать своему
лицу строгое и презрительное выражение.
Увидав мужа, она опустила руку в ящик шифоньерки, будто отыскивая что-то, и оглянулась
на него, только когда он совсем вплоть подошел к ней. Но
лицо ее, которому она хотела придать строгое и решительное выражение, выражало потерянность страдание.
Она быстрым взглядом оглядела с головы до ног его сияющую свежестью и здоровьем фигуру. «Да, он счастлив и доволен! — подумала она, — а я?… И эта доброта противная, за которую все так любят его и хвалят; я ненавижу эту его доброту», подумала она. Рот ее сжался, мускул щеки затрясся
на правой стороне бледного, нервного
лица.
— Минуты увлеченья… — выговорил он и хотел продолжать, но при этом слове, будто от физической боли, опять поджались ее губы и опять запрыгал мускул щеки
на правой стороне
лица.
Он поглядел
на нее, и злоба, выразившаяся
на ее
лице, испугала и удивила его. Он не понимал того, что его жалость к ней раздражала ее. Она видела в нем к себе сожаленье, но не любовь. «Нет, она ненавидит меня. Она не простит», подумал он.
Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина
на это место, то чрез сотню других
лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря
на достаточное состояние жены, были расстроены.
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но в нем, в его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце
лица, было что-то физически действовавшее дружелюбно и весело
на людей, встречавшихся с ним.
Левин молчал, поглядывая
на незнакомые ему
лица двух товарищей Облонского и в особенности
на руку элегантного Гриневича, с такими белыми длинными пальцами, с такими длинными, желтыми, загибавшимися в конце ногтями и такими огромными блестящими запонками
на рубашке, что эти руки, видимо, поглощали всё его внимание и не давали ему свободы мысли. Облонский тотчас заметил это и улыбнулся.
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами того не замечая, но так, как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до слез. И так странно было видеть это умное, мужественное
лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть
на него.
— Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, — отвечал Левин, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно
на его
лице. «Да, — думал он, — вот это жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой… А тогда?… Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!»
— И я уверен в себе, когда вы опираетесь
на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи,
лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее
лица, означавшую усилие мысли:
на гладком лбу ее вспухла морщинка.
В это время Степан Аркадьич, со шляпой
на боку, блестя
лицом и глазами, веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным, виноватым
лицом отвечал
на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
— Не изменить ли план, Левин? — сказал он, остановив палец
на карте. И
лицо его выражало серьезное недоумение. — Хороши ли устрицы? Ты смотри.
Левин откинулся назад
на стул,
лицо его было бледно.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да с ним не может быть неловко. Вот он, сказала она себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными
на себя глазами. Она прямо взглянула ему в
лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала руку.
Она тяжело дышала, не глядя
на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная любовь его произведет
на нее такое сильное впечатление. Но это продолжалось только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла
на Левина свои светлые правдивые глаза и, увидав его отчаянное
лицо, поспешно ответила...
Как только старый князь отвернулся от него, Левин незаметно вышел, и последнее впечатление, вынесенное им с этого вечера, было улыбающееся, счастливое
лицо Кити, отвечавшей Вронскому
на его вопрос о бале.
Это было
лицо Левина с насупленными бровями и мрачно-уныло смотрящими из-под них добрыми глазами, как он стоял, слушая отца и взглядывая
на нее и
на Вронского.
Она живо вспомнила это мужественное, твердое
лицо, это благородное спокойствие и светящуюся во всем доброту ко всем; вспомнила любовь к себе того, кого она любила, и ей опять стало радостно
на душе, и она с улыбкой счастия легла
на подушку.
На другой день, в 11 часов утра, Вронский выехал
на станцию Петербургской железной дороги встречать мать, и первое
лицо, попавшееся ему
на ступеньках большой лестницы, был Облонский, ожидавший с этим же поездом сестру.
Он извинился и пошел было в вагон, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть
на нее — не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного
лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное.
Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились
на его
лице, как будто она признавала его, и тотчас же перенеслись
на подходившую толпу, как бы ища кого-то.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась
на его
лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку
на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Услыхав шум платья и легких шагов уже в дверях, она оглянулась, и
на измученном
лице ее невольно выразилось не радость, а удивление. Она встала и обняла золовку.
Анна ничего не могла придумать, но сердце ее прямо отзывалось
на каждое слово,
на каждое выражение
лица невестки.
Анна непохожа была
на светскую даму или
на мать восьмилетнего сына, но скорее походила бы
на двадцатилетнюю девушку по гибкости движений, свежести и установившемуся
на ее
лице оживлению, выбивавшему то в улыбку, то во взгляд, если бы не серьезное, иногда грустное выражение ее глаз, которое поражало и притягивало к себе Кити.
Она была не вновь выезжающая, у которой
на бале все
лица сливаются в одно волшебное впечатление; она и не была затасканная по балам девушка, которой все
лица бала так знакомы, что наскучили; но она была
на середине этих двух, — она была возбуждена, а вместе с тем обладала собой настолько, что могла наблюдать.
Кити посмотрела
на его
лицо, которое было
на таком близком от нее расстоянии, и долго потом, чрез несколько лет, этот взгляд, полный любви, которым она тогда взглянула
на него и
на который он не ответил ей, мучительным стыдом резал ее сердце.
Она как будто делала усилие над собой, чтобы не выказывать этих признаков радости, но они сами собой выступали
на ее
лице.
То, что Кити так ясно представлялось в зеркале
лица Анны, она увидела
на нем.
Она зашла в глубь маленькой гостиной и опустилась
на кресло. Воздушная юбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана; одна обнаженная, худая, нежная девичья рука, бессильно опущенная, утонула в складках розового тюника; в другой она держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала свое разгоряченное
лицо. Но, вопреки этому виду бабочки, только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце.
В середине мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсунским, Анна вышла
на середину круга, взяла двух кавалеров и подозвала к себе одну даму и Кити. Кити испуганно смотрела
на нее, подходя. Анна прищурившись смотрела
на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но заметив, что
лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило
на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила с другою дамой.
— А, Костя! — вдруг проговорил он, узнав брата, и глаза его засветились радостью. Но в ту же секунду он оглянулся
на молодого человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и жестокое выражение остановилось
на его исхудалом
лице.
— Ах, Боже мой, это было бы так глупо! — сказала Анна, и опять густая краска удовольствия выступила
на ее
лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную словами. — Так вот, я и уезжаю, сделав себе врага в Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли? Да!
Она довольно долго, ничего не отвечая, вглядывалась в него и, несмотря
на тень, в которой он стоял, видела, или ей казалось, что видела, и выражение его
лица и глаз.
— Я не знала, что вы едете. Зачем вы едете? — сказала она, опустив руку, которою взялась было за столбик. И неудержимая радость и оживление сияли
на ее
лице.
Лицо ее казалось усталым, и не было
на нем той игры просившегося то в улыбку, то в глаза оживления; но
на одно мгновение при взгляде
на него что-то мелькнуло в ее глазах, и, несмотря
на то, что огонь этот сейчас же потух, он был счастлив этим мгновением.
Первое
лицо, встретившее Анну дома, был сын. Он выскочил к ней по лестнице, несмотря
на крик гувернантки, и с отчаянным восторгом кричал: «Мама, мама!» Добежав до нее, он повис ей
на шее.
Она подняла
лицо и, насильно улыбаясь, смотрела
на него.
Кити взглянула
на сестру, и холодное, несколько суровое выражение ее
лица не изменилось.
И, сказав эти слова, она взглянула
на сестру и, увидев, что Долли молчит, грустно опустив голову, Кити, вместо того чтобы выйти из комнаты, как намеревалась, села у двери и, закрыв
лицо платком, опустила голову.
Он знал очень хорошо, что в глазах этих
лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь
на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел
на кузину.
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное
лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому
на Большой Морской. Гости выходили
на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Он смотрел
на дверь, и
лицо его имело странное новое выражение.
Он смотрел
на нее и был поражен новою духовною красотой ее
лица.
Заметив производимое
на всех неприятное впечатление, княгиня Бетси подсунула
на свое место для слушания Алексея Александровича другое
лицо и подошла к Анне.