Неточные совпадения
Вронский
сказал Кити, что они, оба брата, так привыкли во всем подчиняться своей
матери, что никогда не решатся предпринять что-нибудь важное, не посоветовавшись с нею.
— Не буду, не буду, —
сказала мать, увидав слезы на глазах дочери, — но одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня тайны. Не будет?
― Никогда, мама, никакой, — отвечала Кити, покраснев и взглянув прямо в лицо
матери. — Но мне нечего говорить теперь. Я… я… если бы хотела, я не знаю, что
сказать как… я не знаю…
«Нет, неправду не может она
сказать с этими глазами», подумала
мать, улыбаясь на ее волнение и счастие. Княгиня улыбалась тому, как огромно и значительно кажется ей, бедняжке, то, что происходит теперь в ее душе.
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не
сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала
мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
— Ну, и тем лучше для него, —
сказал Вронский улыбаясь. — А, ты здесь, — обратился он к высокому старому лакею
матери, стоявшему у двери, — войди сюда.
После вальса Кити подошла к
матери и едва успела
сказать несколько слов с Нордстон, как Вронский уже пришел за ней для первой кадрили.
Надо было
сказать матери, что она больна, и уехать домой, но на это у нее не было силы.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно
сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с
матерью, а назад с сыном, —
сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. — Вы, верно, из отпуска? —
сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
— Но в пользу поездки за границу я бы выставил перемену привычек, удаление от условий, вызывающих воспоминания. И потом
матери хочется, —
сказал он.
— Поди. Разве я тебе запрещаю? —
сказала мать.
— Вот, мама, —
сказала Кити
матери, — вы удивляетесь, что я восхищаюсь ею.
— Я любила его, и он любил меня; но его
мать не хотела, и он женился на другой. Он теперь живет недалеко от нас, и я иногда вижу его. Вы не думали, что у меня тоже был роман? —
сказала она, и в красивом лице ее чуть брезжил тот огонек, который, Кити чувствовала, когда-то освещал ее всю.
Кити отвечала, что ничего не было между ними и что она решительно не понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити ответила совершенную правду. Она не знала причины перемены к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в такой вещи, которую она не могла
сказать матери, которой она не говорила и себе. Это была одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя
сказать даже самой себе; так страшно и постыдно ошибиться.
— Что с тобой? Что ты такая красная? —
сказали ей
мать и отец в один голос.
Девочка хотела
сказать, но забыла, как лопатка по-французски;
мать ей подсказала и потом по-французски же
сказала, где отыскать лопатку. И это показалось Левину неприятным.
В разговоре их всё было сказано; было сказано, что она любит его и что
скажет отцу и
матери, что завтра он приедет утром.
— Да помилуй! — радостно улыбаясь этой поспешности,
сказала мать. — А приданое?
Графиня Лидия Ивановна пошла на половину Сережи и там, обливая слезами щеки испуганного мальчика,
сказала ему, что отец его святой и что
мать его умерла.
Брат же, на другой день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо
сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать
матери и своей жене.
Но ласки
матери и сына, звуки их голосов и то, что они говорили, — всё это заставило его изменить намерение. Он покачал головой и, вздохнув, затворил дверь. «Подожду еще десять минут»,
сказал он себе, откашливаясь и утирая слезы.
— Мама! Она часто ходит ко мне, и когда придет… — начал было он, но остановился, заметив, что няня шопотом что — то
сказала матери и что на лице
матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так не шло к
матери.
«Да нынче что? Четвертый абонемент… Егор с женою там и
мать, вероятно. Это значит — весь Петербург там. Теперь она вошла, сняла шубку и вышла на свет. Тушкевич, Яшвин, княжна Варвара… — представлял он себе — Что ж я-то? Или я боюсь или передал покровительство над ней Тушкевичу? Как ни смотри — глупо, глупо… И зачем она ставит меня в это положение?»
сказал он, махнув рукой.
— А я тебя всё жду, —
сказала ему
мать, насмешливо улыбаясь. — Тебя совсем не видно.
— Да, но ты бы подальше от жаровни, —
сказала мать.
— Да ты не волнуйся. Тебе совсем не нужно волноваться, —
сказала мать.
— Есть о ком думать! Гадкая, отвратительная женщина, без сердца, —
сказала мать, не могшая забыть, что Кити вышла не за Вронского, a зa Левина.
— Что ж, ты хочешь Кити на линейке везти? — с упреком
сказала мать.
— Maman, он всё сделает, он на всё согласен, — с досадой на
мать за то, что она призывает в этом деле судьей Сергея Ивановича,
сказала Кити.
На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания тем, что сама встала и посоветовала Кити итти спать. Но и тут не обошлось без нового страдания для Левина. Прощаясь с хозяйкой, Васенька опять хотел поцеловать ее руку, но Кити, покраснев, с наивною грубостью, за которую ей потом выговаривала
мать,
сказала, отстраняя руку...
— То есть как тебе
сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице
матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
— Нисколько. Мне так это весело будет, — действительно весело блестя глазами,
сказал Левин. — Ну, прости ее, Долли! Она не будет, —
сказал он про маленькую преступницу, которая не шла к Фанни, и нерешительно стояла против
матери, исподлобья ожидая и ища ее взгляда.
― Что ж, если это приятнее? ―
сказал Львов, улыбаясь своею красивою улыбкой и дотрогиваясь до ее руки. ― Кто тебя не знает, подумает, что ты не
мать, а мачеха.
— Он был очень болен после того свидания с
матерью, которое мы не пре-ду-смотрели, —
сказал Алексей Александрович. — Мы боялись даже за его жизнь. Но разумное лечение и морские купанья летом исправили его здоровье, и теперь я по совету доктора отдал его в школу. Действительно, влияние товарищей оказало на него хорошее действие, и он совершенно здоров и учится хорошо.
И эта последняя ревность более всего мучала ее, в особенности потому, что он сам неосторожно в откровенную минуту
сказал ей, что его
мать так мало понимает его, что позволила себе уговаривать его жениться на княжне Сорокиной.
— Да… нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, —
сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя
матери, он почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница Шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Мне совершенно всё равно, что думает твоя
мать и как она хочет женить тебя, —
сказала она, дрожащею рукой ставя чашку.
— Я повторяю свою просьбу не говорить неуважительно о
матери, которую я уважаю, —
сказал он, возвышая голос и строго глядя на нее.
— Ты не любишь
мать. Это всё фразы, фразы и фразы! — с ненавистью глядя на него,
сказала она.
Сидя на звездообразном диване в ожидании поезда, она, с отвращением глядя на входивших и выходивших (все они были противны ей), думала то о том, как она приедет на станцию, напишет ему записку и что̀ она напишет ему, то о том, как он теперь жалуется
матери (не понимая ее страданий) на свое положение, и как она войдет в комнату, и что она
скажет ему.
— Да нельзя же, матушка, —
сказала Агафья Михайловна, почти всегда присутствовавшая в детской. — Надо в порядке его убрать. Агу, агу! — распевала она над ним, не обращая внимания на
мать.
Неточные совпадения
А нам земля осталася… // Ой ты, земля помещичья! // Ты нам не
мать, а мачеха // Теперь… «А кто велел? — // Кричат писаки праздные, — // Так вымогать, насиловать // Кормилицу свою!» // А я
скажу: — А кто же ждал? — // Ох! эти проповедники! // Кричат: «Довольно барствовать! // Проснись, помещик заспанный! // Вставай! — учись! трудись!..»
Прилетела в дом // Сизым голубем… // Поклонился мне // Свекор-батюшка, // Поклонилася // Мать-свекровушка, // Деверья, зятья // Поклонилися, // Поклонилися, // Повинилися! // Вы садитесь-ка, // Вы не кланяйтесь, // Вы послушайте. // Что
скажу я вам: // Тому кланяться, // Кто сильней меня, — // Кто добрей меня, // Тому славу петь. // Кому славу петь? // Губернаторше! // Доброй душеньке // Александровне!
«А что? ему, чай, холодно, — //
Сказал сурово Провушка, — // В железном-то тазу?» // И в руки взять ребеночка // Хотел. Дитя заплакало. // А
мать кричит: — Не тронь его! // Не видишь? Он катается! // Ну, ну! пошел! Колясочка // Ведь это у него!..
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как
скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что
мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
— И будучи я приведен от тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером
сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой
матери, для нас не нашли?