Неточные совпадения
Беркут, бык,
лежал с своим кольцом в губе и хотел было встать, но раздумал и только пыхнул раза два, когда проходили мимо.
— Поздно, поздно, уж поздно, — прошептала она
с улыбкой. Она долго
лежала неподвижно
с открытыми глазами, блеск которых, ей казалось, она сама в темноте видела.
Туча надвинулась, захватила его, и копна, на которой он
лежал, и другие копны и воза и весь луг
с дальним полем — всё заходило и заколыхалось под размеры этой дикой развеселой песни
с вскриками, присвистами и ёканьями.
Старик, сидевший
с ним, уже давно ушел домой; народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались к ужину и ночлегу в лугу. Левин, не замечаемый народом, продолжал
лежать на копне и смотреть, слушать и думать. Народ, оставшийся ночевать в лугу, не спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином, потом опять песни и смехи.
Почитав еще книгу о евгюбических надписях и возобновив интерес к ним, Алексей Александрович в 11 часов пошел спать, и когда он,
лежа в постели, вспомнил о событии
с женой, оно ему представилось уже совсем не в таком мрачном виде.
— Если бы не было этого преимущества анти-нигилистического влияния на стороне классических наук, мы бы больше подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, —
с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы дали простор тому и другому направлению. Но теперь мы знаем, что в этих пилюлях классического образования
лежит целебная сила антинигилизма, и мы смело предлагаем их нашим пациентам… А что как нет и целебной силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.
Присутствие княгини Тверской, и по воспоминаниям, связанным
с нею, и потому, что он вообще не любил ее, было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо в детскую. В первой детской Сережа,
лежа грудью на столе и положив ноги на стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во время болезни Анны француженку,
с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно встала, присела и дернула Сережу.
Гостиница губернского города, в которой
лежал Николай Левин, была одна из тех губернских гостиниц, которые устраиваются по новым усовершенствованным образцам,
с самыми лучшими намерениями чистоты, комфорта и даже элегантности, но которые по публике, посещающей их,
с чрезвычайной быстротой превращаются в грязные кабаки
с претензией на современные усовершенствования и делаются этою самою претензией еще хуже старинных, просто грязных гостиниц.
Сам больной, вымытый и причесанный,
лежал на чистых простынях, на высоко поднятых подушках, в чистой рубашке
с белым воротником около неестественно тонкой шеи и
с новым выражением надежды, не спуская глаз, смотрел на Кити.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий
лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе
с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти
с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.
Убранная, причесанная, в нарядном чепчике
с чем-то голубым, выпростав руки на одеяло, она
лежала на спине и, встретив его взглядом, взглядом притягивала к себе.
Она
лежала в постели
с открытыми глазами, глядя при свете одной догоравшей свечи на лепной карниз потолка и на захватывающую часть его тень от ширмы, и живо представляла себе, что̀ он будет чувствовать, когда ее уже не будет и она будет для него только одно воспоминание.
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы
с Петром Ивановичем. — А
с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему
лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник.
Теперь уж не до гордости //
Лежать в родном владении // Рядком
с отцами,
с дедами, // Да и владенья многие // Барышникам пошли.
Впопад ли я ответила — // Не знаю… Мука смертная // Под сердце подошла… // Очнулась я, молодчики, // В богатой, светлой горнице. // Под пологом
лежу; // Против меня — кормилица, // Нарядная, в кокошнике, //
С ребеночком сидит: // «Чье дитятко, красавица?» // — Твое! — Поцаловала я // Рожоное дитя…
За бревнами, где нищие // Вповалку спали
с вечера, //
Лежал какой-то смученный, // Избитый человек;
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь //
С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, //
Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!