Неточные совпадения
Коровы
были выпущены
на варок и, сияя перелинявшею гладкою шерстью, пригревшись
на солнце, мычали, просясь в
поле.
Если Левину весело
было на скотном и житном дворах, то ему еще стало веселее в
поле.
Левин сел
на лошадь и поехал
на поле, где
был прошлогодний клевер, и
на то, которое плугом
было приготовлено под яровую пшеницу.
Но Константину Левину скучно
было сидеть и слушать его, особенно потому, что он знал, что без него возят навоз
на неразлешенное
поле и навалят Бог знает как, если не посмотреть; и резцы в плугах не завинтят, а поснимают и потом скажут, что плуги выдумка пустая и то ли дело соха Андревна, и т. п.
— Я не
буду судиться. Я никогда не зарежу, и мне этого нe нужно. Ну уж! — продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, — наши земские учреждения и всё это — похоже
на березки, которые мы натыкали, как в Троицын день, для того чтобы
было похоже
на лес, который сам вырос в Европе, и не могу я от души
поливать и верить в эти березки!
И действительно, Левин никогда не пивал такого напитка, как эта теплая вода с плавающею зеленью и ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой
на косе, во время которой можно
было отереть ливший пот, вздохнуть полною грудью и оглядеть всю тянущуюся вереницу косцов и то, что делалось вокруг, в лесу и в
поле.
Нельзя
было достать баб, чтобы вымыть
полы, — все
были на картошках.
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом воздухе,
на этом бледном свете заката
было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и
поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Горница
была большая, с голландскою печью и перегородкой. Под образами стоял раскрашенный узорами стол, лавка и два стула. У входа
был шкафчик с посудой. Ставни
были закрыты, мух
было мало, и так чисто, что Левин позаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой и купавшаяся в лужах, не натоптала
пол, и указал ей место в углу у двери. Оглядев горницу, Левин вышел
на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами
на коромысле, сбежала впереди его зa водой к колодцу.
В середине рассказа старика об его знакомстве с Свияжским ворота опять заскрипели, и
на двор въехали работники с
поля с сохами и боронами. Запряженные в сохи и бороны лошади
были сытые и крупные. Работники, очевидно,
были семейные: двое
были молодые, в ситцевых рубахах и картузах; другие двое
были наемные, в посконных рубахах, — один старик, другой молодой малый. Отойдя от крыльца, старик подошел к лошадям и принялся распрягать.
Скотный двор, сад, огород, покосы,
поля, разделенные
на несколько отделов, должны
были составить отдельные статьи.
Дальнее
поле, лежавшее восемь лет в залежах под пусками,
было взято с помощью умного плотника Федора Резунова шестью семьями мужиков
на новых общественных основаниях, и мужик Шураев снял
на тех же условиях все огороды.
Вернувшись домой после трех бессонных ночей, Вронский, не раздеваясь, лег ничком
на диван, сложив руки и положив
на них голову. Голова его
была тяжела. Представления, воспоминания и мысли самые странные с чрезвычайною быстротой и ясностью сменялись одна другою: то это
было лекарство, которое он наливал больной и перелил через ложку, то белые руки акушерки, то странное положение Алексея Александровича
на полу пред кроватью.
Золотое сияние
на красном фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников, и плиты
пола, и коврики, и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и подрясники, и стихари — всё
было залито светом.
Но без этого занятия жизнь его и Анны, удивлявшейся его разочарованию, показалась ему так скучна в итальянском городе, палаццо вдруг стал так очевидно стар и грязен, так неприятно пригляделись пятна
на гардинах, трещины
на полах, отбитая штукатурка
на карнизах и так скучен стал всё один и тот же Голенищев, итальянский профессор и Немец-путешественник, что надо
было переменить жизнь.
Разве не молодость
было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять
на край леса, он увидел
на ярком свете косых лучей солнца грациозную фигуру Вареньки, в желтом платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного
поля и за
полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего в синей дали?
Месяц, еще светивший, когда он выходил, теперь только блестел, как кусок ртути; утреннюю зарницу, которую прежде нельзя
было не видеть, теперь надо
было искать; прежде неопределенные пятна
на дальнем
поле теперь уже ясно
были видны.
Кучер остановил четверню и оглянулся направо,
на ржаное
поле,
на котором у телеги сидели мужики. Конторщик хотел
было соскочить, но потом раздумал и повелительно крикнул
на мужика, маня его к себе. Ветерок, который
был на езде, затих, когда остановились; слепни облепили сердито отбивавшихся от них потных лошадей. Металлический, доносившийся от телеги, звон отбоя по косе затих. Один из мужиков поднялся и пошел к коляске.
Несмотря
на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё
было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице
на площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены
были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна
были уже вставлены, только паркетный
пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с господами.
— А мы думали вас застать
на поле, Василий Семеныч, — обратилась она к доктору, человеку болезненному, — вы
были там?
Неточные совпадения
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный
был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с
полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Был дождь, и
было вёдро, но полезных злаков
на незасеянных
полях не появилось.
Закон
был, видимо, написан второпях, а потому отличался необыкновенною краткостью.
На другой день, идя
на базар, глуповцы подняли с
полу бумажки и прочитали следующее:
Ибо, встретившись где-либо
на границе, обыватель одного города
будет вопрошать об удобрении
полей, а обыватель другого города, не вняв вопрошающего,
будет отвечать ему о естественном строении миров.
Но злаков
на полях все не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия весело-буйственного перешли к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки, напрасно облагали себя поклонами, давали обеты, постились, устраивали процессии — бог не внимал мольбам. Кто-то заикнулся
было сказать, что"как-никак, а придется в
поле с сохою выйти", но дерзкого едва не побили каменьями, и в ответ
на его предложение утроили усердие.