Неточные совпадения
«Если б они знали, — думал он, с значительным видом склонив голову при слушании доклада, —
каким виноватым мальчиком полчаса
тому назад был их председатель!» — И глаза его смеялись при чтении доклада.
До двух часов занятия должны были итти не прерываясь, а в два часа — перерыв и завтрак.
Левин вдруг покраснел, но не так,
как краснеют взрослые люди, — слегка, сами
того не замечая, но так,
как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие
того стыдясь и краснея еще больше, почти
до слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о
том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и
то уверял себя, что есть надежда,
то приходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между
тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на
того,
каким он был
до ее улыбки и слов:
до свидания.
Кити испытывала после обеда и
до начала вечера чувство, подобное
тому,
какое испытывает юноша пред битвою. Сердце ее билось сильно, и мысли не могли ни на чем остановиться.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами
до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел,
как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
И между ними составилось что-то в роде игры, состоящей в
том, чтобы
как можно ближе сидеть подле тети, дотрогиваться
до нее, держать ее маленькую руку, целовать ее, играть с ее кольцом или хоть дотрогиваться
до оборки ее платья.
Он слушал разговор Агафьи Михайловны о
том,
как Прохор Бога забыл, и на
те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпу и жену избил
до смерти; он слушал и читал книгу и вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
Увидев Алексея Александровича с его петербургски-свежим лицом и строго самоуверенною фигурой, в круглой шляпе, с немного-выдающеюся спиной, он поверил в него и испытал неприятное чувство, подобное
тому,
какое испытал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся
до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся в мундир и поехал являться. Явившись, он намерен был съездить к брату, к Бетси и сделать несколько визитов с
тем, чтоб начать ездить в
тот свет, где бы он мог встречать Каренину.
Как и всегда в Петербурге, он выехал из дома с
тем, чтобы не возвращаться
до поздней ночи.
— Любовь… — повторила она медленно, внутренним голосом, и вдруг, в
то же время,
как она отцепила кружево, прибавила: — Я оттого и не люблю этого слова, что оно для меня слишком много значит, больше гораздо, чем вы можете понять, — и она взглянула ему в лицо. —
До свиданья!
— Ну,
как я рад, что добрался
до тебя! Теперь я пойму, в чем состоят
те таинства, которые ты тут совершаешь. Но нет, право, я завидую тебе.
Какой дом,
как славно всё! Светло, весело, — говорил Степан Аркадьич, забывая, что не всегда бывает весна и ясные дни,
как нынче. — И твоя нянюшка
какая прелесть! Желательнее было бы хорошенькую горничную в фартучке; но с твоим монашеством и строгим стилем — это очень хорошо.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «
как допустить
до этого?
как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала на его голову, он не только не думал о
том,
как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
— Ну, так
до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! — сказала она и вышла, сияющая и веселая. Но,
как только она перестала видеть его, она почувствовала
то место на руке, к которому прикоснулись его губы, и с отвращением вздрогнула.
Но Кити в каждом ее движении, в каждом слове, в каждом небесном,
как называла Кити, взгляде ее, в особенности во всей истории ее жизни, которую она знала чрез Вареньку, во всем узнавала
то, «что было важно» и чего она
до сих пор не знала.
— По делом за
то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное, а не от сердца.
Какое мне дело было
до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала
то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…
— Я не об вас, совсем не об вас говорю. Вы совершенство. Да, да, я знаю, что вы все совершенство; но что же делать, что я дурная? Этого бы не было, если б я не была дурная. Так пускай я буду
какая есть, но не буду притворяться. Что мне зa дело
до Анны Павловны! Пускай они живут
как хотят, и я
как хочу. Я не могу быть другою… И всё это не
то, не
то!..
Утренняя роса еще оставалась внизу на густом подседе травы, и Сергей Иванович, чтобы не мочить ноги, попросил довезти себя по лугу в кабриолете
до того ракитового куста, у которого брались окуни.
Как ни жалко было Константину Левину мять свою траву, он въехал в луг. Высокая трава мягко обвивалась около колес и ног лошади, оставляя свои семена на мокрых спицах и ступицах.
Действительно, за чаем, который им принесли на столике — подносе в прохладную маленькую гостиную, между двумя женщинами завязался a cosy chat,
какой и обещала княгиня Тверская
до приезда гостей. Они пересуживали
тех, кого ожидали, и разговор остановился на Лизе Меркаловой.
Очень может быть, что благовидное лицо бабы в калошках много содействовало
тому впечатлению благоустройства, которое произвел на Левина этот крестьянский дом, но впечатление это было так сильно, что Левин никак не мог отделаться от него. И всю дорогу от старика
до Свияжского нет-нет и опять вспоминал об этом хозяйстве,
как будто что-то в этом впечатлении требовало его особенного внимания.
Когда он, в
тот же вечер,
как приехал домой, сообщил приказчику свои планы, приказчик с видимым удовольствием согласился с
тою частью речи, которая показывала, что всё делаемое
до сих пор было вздор и невыгодно.
Что же касалось
до предложения, сделанного Левиным, — принять участие,
как пайщику, вместе с работниками во всем хозяйственном предприятии, —
то приказчик на это выразил только большое уныние и никакого определенного мнения, а тотчас заговорил о необходимости на завтра свезти остальные снопы ржи и послать двоить, так что Левин почувствовал, что теперь не
до этого.
Правда, что на скотном дворе дело шло
до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и требовал жалованья,
как и в старину, и нисколько не интересовался
тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
Он перечитал книги, данные ему Свияжским, и, выписав
то, чего у него не было, перечитал и политико-экономические и социалистические книги по этому предмету и,
как он ожидал, ничего не нашел такого, что относилось бы
до предпринятого им дела.
Он думал, что Русский народ, имеющий призвание заселять и обрабатывать огромные незанятые пространства сознательно,
до тех пор, пока все земли не заняты, держался нужных для этого приемов и что эти приемы совсем не так дурны,
как это обыкновенно думают.
Он простил Вронскому и жалел его, особенно после
того,
как до него дошли слухи об его отчаянном поступке.
— Ах! — вскрикнула она, увидав его и вся просияв от радости. —
Как ты,
как же вы (
до этого последнего дня она говорила ему
то «ты»,
то «вы»)? Вот не ждала! А я разбираю мои девичьи платья, кому
какое…
Левин чувствовал всё более и более, что все его мысли о женитьбе, его мечты о
том,
как он устроит свою жизнь, что всё это было ребячество и что это что-то такое, чего он не понимал
до сих пор и теперь еще менее понимает, хотя это и совершается над ним; в груди его всё выше и выше поднимались содрогания, и непокорные слезы выступали ему на глаза.
Это он знал твердо и знал уже давно, с
тех пор
как начал писать ее; но суждения людей,
какие бы они ни были, имели для него всё-таки огромную важность и
до глубины души волновали его.
— Картина ваша очень подвинулась с
тех пор,
как я последний раз видел ее. И
как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает фигура Пилата. Так понимаешь этого человека, доброго, славного малого, но чиновника
до глубины души, который не ведает, что творит. Но мне кажется…
Брат же, на другой день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной
как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а
до тех пор считает ее такою же своею женой,
как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
Проводив княжну Сорокину
до матери, Варя подала руку деверю и тотчас же начала говорить с ним о
том, что интересовало его. Она была взволнована так,
как он редко видал ее.
Даже
до мелочей Сергей Иванович находил в ней всё
то, чего он желал от жены: она была бедна и одинока, так что она не приведет с собой кучу родных и их влияние в дом мужа,
как его он видел на Кити, а будет всем обязана мужу, чего он тоже всегда желал для своей будущей семейной жизни.
И
как только эти слова были сказаны, и он и она поняли, что дело кончено, что
то, что должно было быть сказано, не будет сказано, и волнение их, дошедшее пред этим
до высшей степени, стало утихать.
— Ужаснее всего
то, что ты —
какая ты всегда, и теперь, когда ты такая святыня для меня, мы так счастливы, так особенно счастливы, и вдруг такая дрянь… Не дрянь, зачем я его браню? Мне
до него дела нет. Но за что мое, твое счастие?..
Разговор их был прерван Анной, нашедшею общество мужчин в бильярдной и с ними вместе возвращавшеюся на террасу.
До обеда еще оставалось много времени, погода была прекрасная, и потому было предложено несколько различных способов провести эти остающиеся два часа. Способов проводить время было очень много в Воздвиженском, и все были не
те,
какие употреблялись в Покровском.
— Для тебя, для других, — говорила Анна,
как будто угадывая ее мысли, — еще может быть сомнение; но для меня… Ты пойми, я не жена; он любит меня
до тех пор, пока любит. И что ж, чем же я поддержу его любовь? Вот этим?
— Да, но вы себя не считаете. Вы тоже ведь чего-нибудь стóите? Вот я про себя скажу. Я
до тех пор, пока не хозяйничал, получал на службе три тысячи. Теперь я работаю больше, чем на службе, и, так же
как вы, получаю пять процентов, и
то дай Бог. А свои труды задаром.
— Есть из нас тоже, вот хоть бы наш приятель Николай Иваныч или теперь граф Вронский поселился,
те хотят промышленность агрономическую вести; но это
до сих пор, кроме
как капитал убить, ни к чему не ведет.
Когда он узнал всё, даже
до той подробности, что она только в первую секунду не могла не покраснеть, но что потом ей было так же просто и легко,
как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал, что он очень рад этому и теперь уже не поступит так глупо,
как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским быть
как можно дружелюбнее.
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые, судя по
тому,
как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи будут стоить двух летних работников,
то есть около трехсот рабочих дней от Святой
до заговень, и каждый день тяжкой работы с раннего утра
до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще шла коло̀м.
Разговор зашел о новом направлении искусства, о новой иллюстрации Библии французским художником. Воркуев обвинял художника в реализме, доведенном
до грубости. Левин сказал, что Французы довели условность в искусстве
как никто и что поэтому они особенную заслугу видят в возвращении к реализму. В
том, что они уже не лгут, они видят поэзию.
Но после этого часа прошел еще час, два, три, все пять часов, которые он ставил себе самым дальним сроком терпения, и положение было все
то же; и он всё терпел, потому что больше делать было нечего,
как терпеть, каждую минуту думая, что он дошел
до последних пределов терпения и что сердце его вот-вот сейчас разорвется от сострадания.
Левин слушал их и, невольно при этих разговорах вспоминая прошедшее,
то, что было
до нынешнего утра, вспоминал и себя,
каким он был вчера
до этого.
Степан Аркадьич точно
ту же разницу чувствовал,
как и Петр Облонский. В Москве он так опускался, что, в самом деле, если бы пожить там долго, дошел бы, чего доброго, и
до спасения души; в Петербурге же он чувствовал себя опять порядочным человеком.
Туман, застилавший всё в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью защемили больное сердце. Она не могла понять теперь,
как она могла унизиться
до того, чтобы пробыть целый день с ним в его доме. Она вошла к нему в кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
С
той минуты,
как при виде любимого умирающего брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и смерти сквозь
те новые,
как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати
до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о
том, откуда, для чего, зачем и что она такое.
Точно так же,
как пчелы, теперь вившиеся вокруг него, угрожавшие ему и развлекавшие его, лишали его полного физического спокойствия, заставляли его сжиматься, избегая их, так точно заботы, обступив его с
той минуты,
как он сел в тележку, лишали его свободы душевной; но это продолжалось только
до тех пор, пока он был среди них.
Как, несмотря на пчел, телесная сила была вся цела в нем, так и цела была вновь сознанная им его духовная сила.
Но туча,
то белея,
то чернея, так быстро надвигалась, что надо было еще прибавить шага, чтобы
до дождя поспеть домой. Передовые ее, низкие и черные,
как дым с копотью, облака с необыкновенной быстротой бежали по небу.
До дома еще было шагов двести, а уже поднялся ветер, и всякую секунду можно было ждать ливня.