Неточные совпадения
С ним случилось
в эту минуту то, что случается
с людьми, когда они неожиданно уличены
в чем-нибудь слишком постыдном.
Одна треть государственных
людей, стариков, были приятелями его отца и знали его
в рубашечке; другая треть были
с ним на «ты», а третья — были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ
в виде мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и не могли обойти своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал.
Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но
в нем,
в его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце лица, было что-то физически действовавшее дружелюбно и весело на
людей, встречавшихся
с ним.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых,
в чрезвычайной снисходительности к
людям, основанной
в нем на сознании своих недостатков; во-вторых,
в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал
в газетах, но той, что у него была
в крови и
с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем
людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное —
в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
— Нешто вышел
в сени, а то всё тут ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего
человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз
с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
— Может быть, и да, — сказал Левин. — Но всё-таки я любуюсь на твое величие и горжусь, что у меня друг такой великий
человек. Однако ты мне не ответил на мой вопрос, — прибавил он,
с отчаянным усилием прямо глядя
в глаза Облонскому.
Левин встречал
в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении
человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии,
с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые
в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
Брат Николай был родной и старший брат Константина Левина и одноутробный брат Сергея Ивановича, погибший
человек, промотавший бо̀льшую долю своего состояния, вращавшийся
в самом странном и дурном обществе и поссорившийся
с братьями.
В это время один из молодых
людей, лучший из новых конькобежцев,
с папироской во рту,
в коньках, вышел из кофейной и, разбежавшись, пустился на коньках вниз по ступеням, громыхая и подпрыгивая. Он влетел вниз и, не изменив даже свободного положения рук, покатился по льду.
— Вронский — это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал
в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе
с тем — очень милый, добрый малый. Но более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это
человек, который далеко пойдет.
В воспоминание же о Вронском примешивалось что-то неловкое, хотя он был
в высшей степени светский и спокойный
человек; как будто фальшь какая-то была, — не
в нем, он был очень прост и мил, — но
в ней самой, тогда как
с Левиным она чувствовала себя совершенно простою и ясною.
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только
в первый раз всё дело представилось ей совсем
с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, —
с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что сию минуту она должна оскорбить
человека, которого она любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен
в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся
в свете отношение, что два
человека, оставаясь по внешности
в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до такой степени, что не могут даже серьезно обращаться друг
с другом и не могут даже быть оскорблены один другим.
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько
человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции
в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих
людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он
с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти
люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются
в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Разумеется,
с точки зрения Прокофья, видевшего его
в оборванной шубе и пьяного, он презренный
человек; но я знаю его иначе.
Вспоминал он, как брат
в университете и год после университета, несмотря на насмешки товарищей, жил как монах,
в строгости исполняя все обряды религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий,
в особенности женщин; и потом как вдруг его прорвало, он сблизился
с самыми гадкими
людьми и пустился
в самый беспутный разгул.
Левин чувствовал, что брат Николай
в душе своей,
в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те
люди, которые презирали его. Он не был виноват
в том, что родился
с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам
с собою Левин, подъезжая
в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
Константин Левин заглянул
в дверь и увидел, что говорит
с огромной шапкой волос молодой
человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина,
в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том,
в среде каких чужих
людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин
в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Не раз говорила она себе эти последние дни и сейчас только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех же, повсюду встречаемых молодых
людей, что она никогда не позволит себе и думать о нем; но теперь,
в первое мгновенье встречи
с ним, ее охватило чувство радостной гордости.
Увидев Алексея Александровича
с его петербургски-свежим лицом и строго самоуверенною фигурой,
в круглой шляпе,
с немного-выдающеюся спиной, он поверил
в него и испытал неприятное чувство, подобное тому, какое испытал бы
человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий
в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные
люди, которые веруют
в то, что одному мужу надо жить
с одною женой,
с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, — и разные тому подобные глупости.
Он знал очень хорошо, что
в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль
человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее
в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он
с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
Вронский был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех, кого он тут встретил, и потому он вошел
с теми спокойными приемами,
с какими входят
в комнату к
людям, от которых только что вышли.
Человек, отец которого вылез из ничего пронырством, мать которого Бог знает
с кем не была
в связи…
В полку не только любили Вронского, но его уважали и гордились им, гордились тем, что этот
человек, огромно-богатый,
с прекрасным образованием и способностями,
с открытою дорогой ко всякого рода успеху и честолюбия и тщеславия, пренебрегал этим всем и из всех жизненных интересов ближе всего принимал к сердцу интересы полка и товарищества.
Яшвин, игрок, кутила и не только
человек без всяких правил, но
с безнравственными правилами, — Яшвин был
в полку лучший приятель Вронского.
Он, этот умный и тонкий
в служебных делах
человек, не понимал всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он
в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик,
в котором у него находились его чувства к семье, т. е. к жене и сыну. Он, внимательный отец,
с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой
человек!» обращался он к нему.
Накануне графиня Лидия Ивановна прислала ему брошюру бывшего
в Петербурге знаменитого путешественника
в Китае
с письмом, прося его принять самого путешественника,
человека, по разным соображениям весьма интересного и нужного.
Сережа, и прежде робкий
в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым
человеком и как ему зашла
в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать.
С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив
с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
Несмотря на испытываемое им чувство гордости и как бы возврата молодости, когда любимая дочь шла
с ним под руку, ему теперь как будто неловко и совестно было за свою сильную походку, за свои крупные, облитые жиром члены. Он испытывал почти чувство
человека неодетого
в обществе.
Они знали его щедрость, и чрез полчаса больной гамбургский доктор, живший наверху,
с завистью смотрел
в окно на эту веселую русскую компанию здоровых
людей, собравшуюся под каштаном.
Для Константина народ был только главный участник
в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно
с молоком бабы-кормилицы, он, как участник
с ним
в общем деле, иногда приходивший
в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих
людей, очень часто, когда
в общем деле требовались другие качества, приходил
в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Сработано было чрезвычайно много на сорок два
человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине
в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными оставались углы
с короткими рядами. Но Левину хотелось как можно больше скосить
в этот день, и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось. Он не чувствовал никакой усталости; ему только хотелось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.
Особенность Алексея Александровича как государственного
человека, та, ему одному свойственная характерная черта, которую имеет каждый выдвигающийся чиновник, та, которая вместе
с его упорным честолюбием, сдержанностью, честностью и самоуверенностью сделала его карьеру, состояла
в пренебрежении к бумажной официальности,
в сокращении переписки,
в прямом, насколько возможно, отношении к живому делу и
в экономности.
— Хорошо, — сказала она и, как только
человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных
в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и стала читать
с конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
— Нет, вы не хотите, может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они
с Алексеем Александровичем ломают копья
в комитете, это нас не касается. Но
в свете это самый любезный
человек, какого только я знаю, и страстный игрок
в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного
в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
— Можете себе представить, мы чуть было не раздавили двух солдат, — тотчас же начала она рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула
в одну сторону. — Я ехала
с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого
человека и, покраснев, звучно засмеялась своей ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
Сафо, закурив папиросу, ушла
в сад
с двумя молодыми
людьми. Бетси и Стремов остались зa чаем.
Лестные речи этого умного
человека, наивная, детская симпатия, которую выражала к ней Лиза Меркалова, и вся эта привычная светская обстановка, — всё это было так легко, а ожидало ее такое трудное, что она
с минуту была
в нерешимости, не остаться ли, не отдалить ли еще тяжелую минуту объяснения.
Вронский, несмотря на свою легкомысленную
с виду светскую жизнь, был
человек, ненавидевший беспорядок. Еще смолоду, бывши
в корпусе, он испытал унижение отказа, когда он, запутавшись, попросил взаймы денег, и
с тех пор он ни разу не ставил себя
в такое положение.
— Какие женщины! — сказал Вронский, вспоминая Француженку и актрису,
с которыми были
в связи названные два
человека.
Свияжский был один из тех, всегда удивительных для Левина
людей, рассуждение которых, очень последовательное, хотя и никогда не самостоятельное, идет само по себе, а жизнь, чрезвычайно определенная и твердая
в своем направлении, идет сама по себе, совершенно независимо и почти всегда
в разрез
с рассуждением.
Левин видел, что так и не найдет он связи жизни этого
человека с его мыслями. Очевидно, ему совершенно было всё равно, к чему приведет его рассуждение; ему нужен был только процесс рассуждения. И ему неприятно было, когда процесс рассуждения заводил его
в тупой переулок. Этого только он не любил и избегал, переводя разговор на что-нибудь приятно-веселое.
Он смотрел на нее, как смотрит
человек на сорванный им и завядший цветок,
в котором он
с трудом узнает красоту, за которую он сорвал и погубил его.
― Только не он. Разве я не знаю его, эту ложь, которою он весь пропитан?.. Разве можно, чувствуя что-нибудь, жить, как он живет со мной? Он ничего не понимает, не чувствует. Разве может
человек, который что-нибудь чувствует, жить
с своею преступною женой
в одном доме? Разве можно говорить
с ней? Говорить ей ты?
—
Люди не могут более жить вместе — вот факт. И если оба
в этом согласны, то подробности и формальности становятся безразличны. А
с тем вместе это есть простейшее и вернейшее средство.
И Степан Аркадьич встал и пошел вниз к новому начальнику. Инстинкт не обманул Степана Аркадьича. Новый страшный начальник оказался весьма обходительным
человеком, и Степан Аркадьич позавтракал
с ним и засиделся так, что только
в четвертом часу попал к Алексею Александровичу.
С тех пор, как Алексей Александрович выехал из дома
с намерением не возвращаться
в семью, и
с тех пор, как он был у адвоката и сказал хоть одному
человеку о своем намерении,
с тех пор особенно, как он перевел это дело жизни
в дело бумажное, он всё больше и больше привыкал к своему намерению и видел теперь ясно возможность его исполнения.
— Поэтому для обрусения инородцев есть одно средство — выводить как можно больше детей. Вот мы
с братом хуже всех действуем. А вы, господа женатые
люди,
в особенности вы, Степан Аркадьич, действуете вполне патриотически; у вас сколько? — обратился он, ласково улыбаясь хозяину и подставляя ему крошечную рюмочку.