Неточные совпадения
Перебирая
в воспоминании все известные случаи
разводов (их было очень много
в самом высшем, ему хорошо известном обществе), Алексей Александрович не нашел ни одного, где бы цель
развода была та, которую он имел
в виду.
В своем же случае Алексей Александрович видел, что достижение законного, т.е. такого
развода, где была бы только отвергнута виновная жена, невозможно.
Попытка
развода могла привести только к скандальному процессу, который был бы находкой для врагов, для клеветы и унижения его высокого положения
в свете.
«Кроме формального
развода, можно было еще поступить, как Карибанов, Паскудин и этот добрый Драм, то есть разъехаться с женой», продолжал он думать, успокоившись; но и эта мера представляла те же неудобства noзopa, как и при
разводе, и главное — это, точно так же как и формальный
развод, бросало его жену
в объятия Вронского. «Нет, это невозможно, невозможно! — опять принимаясь перевертывать свой плед, громко заговорил он. — Я не могу быть несчастлив, но и она и он не должны быть счастливы».
И, вновь перебрав условия дуэли,
развода, разлуки и вновь отвергнув их, Алексей Александрович убедился, что выход был только один — удержать ее при себе, скрыв от света случившееся и употребив все зависящие меры для прекращения связи и, главное, —
в чем самому себе он не признавался — для наказания ее.
Она не исполнила его требования, и он должен наказать ее и привести
в исполнение свою угрозу ― требовать
развода и отнять сына.
Графиня Лидия Ивановна намекала ему, что это был лучший выход из его положения, и
в последнее время практика
разводов довела это дело до такого усовершенствования, что Алексей Александрович видел возможность преодолеть формальные трудности.
― Я пришел вам сказать, что я завтра уезжаю
в Москву и не вернусь более
в этот дом, и вы будете иметь известие о моем решении чрез адвоката, которому я поручу дело
развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
—
Развод по нашим законам, — сказал он с легким оттенком неодобрения к нашим законам, — возможен, как вам известно,
в следующих случаях…
Алексей Александрович думал тотчас стать
в те холодные отношения,
в которых он должен был быть с братом жены, против которой он начинал дело
развода; но он не рассчитывал на то море добродушия, которое выливалось из берегов
в душе Степана Аркадьича.
— Да, я поставлен
в тяжелую необходимость требовать
развода, — сказал он.
Алексей Александрович слушал, но слова ее уже не действовали на него.
В душе его опять поднялась вся злоба того дня, когда он решился на
развод. Он отряхнулся и заговорил пронзительным, громким голосом...
Развод, подробности которого он уже знал, теперь казался ему невозможным, потому что чувство собственного достоинства и уважение к религии не позволяли ему принять на себя обвинение
в фиктивном прелюбодеянии и еще менее допустить, чтобы жена, прощенная и любимая им, была уличена и опозорена.
Что будет с сыном
в случае
развода?
Ему запало
в душу слово, сказанное Дарьей Александровной
в Москве, о том, что, решаясь на
развод, он думает о себе, а не думает, что этим он губит ее безвозвратно.
Согласиться на
развод, дать ей свободу значило
в его понятии отнять у себя последнюю привязку к жизни детей, которых он любил, а у нее — последнюю опору на пути добра и ввергнуть ее
в погибель.
— Вопрос только
в том, как, на каких условиях ты согласишься сделать
развод. Она ничего не хочет, не смеет просить тебя, она всё предоставляет твоему великодушию.
Он не мог никак понять, как могла она
в эту минуту свиданья думать и помнить о сыне, о
разводе. Разве не всё равно было?
В числе этих всех невест, которые приходили ей на память, она вспомнила и свою милую Анну, подробности о предполагаемом
разводе которой она недавно слышала.
— Наконец! — радостно встретила она его. — А Анна? Как я рада! Где вы остановились? Я воображаю, как после вашего прелестного путешествия вам ужасен наш Петербург; я воображаю ваш медовый месяц
в Риме. Что
развод? Всё это сделали?
— Вы мне не сказали, когда
развод. Положим, я забросила свой чепец через мельницу, но другие поднятые воротники будут вас бить холодом, пока вы не женитесь. И это так просто теперь. Ça se fait. [Это обычно.] Так вы
в пятницу едете? Жалко, что мы больше не увидимся.
— Муж даст ей
развод, и тогда я опять уеду
в свое уединение, а теперь я могу быть полезна и исполню свой долг, как мне это ни тяжело, не так как другие.
Вронский и Анна всё
в тех же условиях, всё так же не принимая никаких мер для
развода, прожили всё лето и часть осени
в деревне. Было между ними решено, что они никуда не поедут; но оба чувствовали, чем долее они жили одни,
в особенности осенью и без гостей, что они не выдержат этой жизни и что придется изменить ее.
— Надо
развод? Я напишу ему. Я вижу, что я не могу так жить… Но я поеду с тобой
в Москву.
Анна написала письмо мужу, прося его о
разводе, и
в конце ноября, расставшись с княжной Варварой, которой надо было ехать
в Петербург, вместе с Вронским переехала
в Москву. Ожидая каждый день ответа Алексея Александровича и вслед затем
развода, они поселились теперь супружески вместе.
― У нас идут переговоры с ее мужем о
разводе. И он согласен; но тут есть затруднения относительно сына, и дело это, которое должно было кончиться давно уже, вот тянется три месяца. Как только будет
развод, она выйдет за Вронского. Как это глупо, этот старый обычай кружения, «Исаия ликуй»,
в который никто не верит и который мешает счастью людей! ― вставил Степан Аркадьич. ― Ну, и тогда их положение будет определенно, как мое, как твое.
Но дело
в том, ― она, ожидая этого
развода здесь,
в Москве, где все его и ее знают, живет три месяца; никуда не выезжает, никого не видает из женщин, кроме Долли, потому что, понимаешь ли, она не хочет, чтобы к ней ездили из милости; эта дура княжна Варвара ― и та уехала, считая это неприличным.
Она попросила Левина и Воркуева пройти
в гостиную, а сама осталась поговорить о чем-то с братом. «О
разводе, о Вронском, о том, что он делает
в клубе, обо мне?» думал Левин. И его так волновал вопрос о том, что она говорит со Степаном Аркадьичем, что он почти не слушал того, что рассказывал ему Воркуев о достоинствах написанного Анной Аркадьевной романа для детей.
Место это давало от семи до десяти тысяч
в год, и Облонский мог занимать его, не оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от двух Евреев, и всех этих людей, хотя они были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно было видеть
в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о
разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он уехал
в Петербург.
— Но я полагал, что Анна Аркадьевна отказывается от
развода в том случае, если я требую обязательства оставить мне сына. Я так и отвечал и думал, что дело это кончено. И считаю его оконченным, — взвизгнул Алексей Александрович.
Вопрос
развода для нее,
в ее положении, вопрос жизни и смерти.
— Но
в христианских обществах и у нас, сколько я знаю,
развод допущен, — сказал Степан Аркадьич. —
Развод допущен и нашею церковью. И мы видим….
Степан Аркадьич, как к всегда, не праздно проводил время
в Петербурге.
В Петербурге, кроме дел:
развода сестры и места, ему, как и всегда, нужно было освежиться, как он говорил, после московской затхлости.
— Знаешь, на меня нашло почти вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь
развода? Разве не все равно
в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про
развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласен?
Теперь было всё равно: ехать или не ехать
в Воздвиженское, получить или не получить от мужа
развод — всё было ненужно. Нужно было одно — наказать его.