Неточные совпадения
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали
в свете, —
в обычайный час, то есть
в 8 часов утра, проснулся не
в спальне жены,
а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл
глаза.
«Если б они знали, — думал он, с значительным видом склонив голову при слушании доклада, — каким виноватым мальчиком полчаса тому назад был их председатель!» — И
глаза его смеялись при чтении доклада. До двух часов занятия должны были итти не прерываясь,
а в два часа — перерыв и завтрак.
Убеждение Левина
в том, что этого не может быть, основывалось на том, что
в глазах родных он невыгодная, недостойная партия для прелестной Кити,
а сама Кити не может любить его.
— Мое мнение только то, — отвечал Левин, — что эти вертящиеся столы доказывают, что так называемое образованное общество не выше мужиков. Они верят
в глаз, и
в порчу, и
в привороты,
а мы….
— Да, вот вам кажется!
А как она
в самом деле влюбится,
а он столько же думает жениться, как я?… Ох! не смотрели бы мои
глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале»… — И князь, воображая, что он представляет жену, приседал на каждом слове. —
А вот, как сделаем несчастье Катеньки, как она
в самом деле заберет
в голову…
Но Каренина не дождалась брата,
а, увидав его, решительным легким шагом вышла из вагона. И, как только брат подошел к ней, она движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией, обхватила брата левою рукой за шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала. Вронский, не спуская
глаз, смотрел на нее и, сам не зная чему, улыбался. Но вспомнив, что мать ждала его, он опять вошел
в вагон.
—
А, Костя! — вдруг проговорил он, узнав брата, и
глаза его засветились радостью. Но
в ту же секунду он оглянулся на молодого человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и жестокое выражение остановилось на его исхудалом лице.
— Я? ты находишь? Я не странная, но я дурная. Это бывает со мной. Мне всё хочется плакать. Это очень. глупо, но это проходит, — сказала быстро Анна и нагнула покрасневшее лицо к игрушечному мешочку,
в который она укладывала ночной чепчик и батистовые платки.
Глаза ее особенно блестели и беспрестанно подергивались слезами. — Так мне из Петербурга не хотелось уезжать,
а теперь отсюда не хочется.
— Нет, мрачные. Ты знаешь, отчего я еду нынче,
а не завтра? Это признание, которое меня давило, я хочу тебе его сделать, — сказала Анна, решительно откидываясь на кресле и глядя прямо
в глаза Долли.
— Я вам давно это хотела сказать, — продолжала она, решительно глядя ему
в глаза и вся пылая жегшим ее лицо румянцем, —
а нынче я нарочно приехала, зная, что я вас встречу.
Левин надел большие сапоги и
в первый paз не шубу,
а суконную поддевку, и пошел по хозяйству, шагая через ручьи, режущие
глаза своим блеском на солнце, ступая то на ледок, то
в липкую грязь.
Вронский с удивлением приподнял голову и посмотрел, как он умел смотреть, не
в глаза,
а на лоб Англичанина, удивляясь смелости его вопроса. Но поняв, что Англичанин, делая этот вопрос, смотрел на него не как на хозяина, но как на жокея, ответил ему...
Но
в это время пускали ездоков, и все разговоры прекратились. Алексей Александрович тоже замолк, и все поднялись и обратились к реке. Алексей Александрович не интересовался скачками и потому не глядел на скакавших,
а рассеянно стал обводить зрителей усталыми
глазами. Взгляд его остановился на Анне.
— Чем я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к нему голову и глядя ему прямо
в глаза, но совсем уже не с прежним скрывающим что-то весельем,
а с решительным видом, под которым она с трудом скрывала испытываемый страх.
—
А ты разве её знал, папа? — спросила Кити со страхом, замечая зажегшийся огонь насмешки
в глазах князя при упоминании о мадам Шталь.
Увидав ее, он хотел встать, раздумал, потом лицо его вспыхнуло, чего никогда прежде не видала Анна, и он быстро встал и пошел ей навстречу, глядя не
в глаза ей,
а выше, на ее лоб и прическу. Он подошел к ней, взял ее за руку и попросил сесть.
Он чувствовал, что если б они оба не притворялись,
а говорили то, что называется говорить по душе, т. е. только то, что они точно думают и чувствуют, то они только бы смотрели
в глаза друг другу, и Константин только бы говорил: «ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!» ―
а Николай только бы отвечал: «знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!» И больше бы ничего они не говорили, если бы говорили только по душе.
Она вытянула лицо и, полузакрыв
глаза, быстро изменила выражение лица, сложила руки, и Вронский
в ее красивом лице вдруг увидал то самое выражение лица, с которым поклонился ему Алексей Александрович. Он улыбнулся,
а она весело засмеялась тем милым грудным смехом, который был одною из главных ее прелестей.
— Я полагаю, что муж передал вам те причины, почему я считаю нужным изменить прежние свои отношения к Анне Аркадьевне, — сказал он, не глядя ей
в глаза,
а недовольно оглядывая проходившего через гостиную Щербацкого.
— Нет, — сказала Кити, покраснев, но тем смелее глядя на него своими правдивыми
глазами, — девушка может быть так поставлена, что не может без унижения войти
в семью,
а сама…
Он долго не мог понять того, что она написала, и часто взглядывал
в ее
глаза. На него нашло затмение от счастия. Он никак не мог подставить те слова, какие она разумела; но
в прелестных сияющих счастием
глазах ее он понял всё, что ему нужно было знать. И он написал три буквы. Но он еще не кончил писать,
а она уже читала за его рукой и сама докончила и написала ответ: Да.
«Вы можете затоптать
в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими
глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него,
а на Алексея Александровича; он видел свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван
в прежней позе и закрыл
глаза.
Надо было говорить, чтобы не молчать,
а он не знал, что говорить, тем более, что брат ничего не отвечал,
а только смотрел, не спуская
глаз, и, очевидно, вникал
в значение каждого слова.
— Да, вот эта женщина, Марья Николаевна, не умела устроить всего этого, — сказал Левин. — И… должен признаться, что я очень, очень рад, что ты приехала. Ты такая чистота, что… — Он взял ее руку и не поцеловал (целовать ее руку
в этой близости смерти ему казалось непристойным),
а только пожал ее с виноватым выражением, глядя
в ее просветлевшие
глаза.
—
А! Алексей Александрович! — сказал старичок, злобно блестя
глазами,
в то время как Каренин поравнялся с ним и холодным жестом склонил голову. — Я вас еще не поздравил, — сказал он, указывая на его новополученную ленту.
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет
глаз, и без ключа любви никого не пускал
в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться,
а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича,
а не у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала
в другом месте.
Он видел, что
в ней происходило что-то особенное:
в блестящих
глазах, когда они мельком останавливались на нем, было напряженное внимание, и
в речи и движениях была та нервная быстрота и грация, которые
в первое время их сближения так прельщали его,
а теперь тревожили и пугали.
— Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я
в том, что сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга.
А других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать? Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском
глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
Это важно», говорил себе Сергей Иванович, чувствуя вместе с тем, что это соображение для него лично не могло иметь никакой важности,
а разве только портило
в глазах других людей его поэтическую роль.
— Ну,
а ты что делал? — спросила она, глядя ему
в глаза, что-то особенно подозрительно блестевшие. Но, чтобы не помешать ему всё рассказать, она скрыла свое внимание и с одобрительной улыбкой слушала его рассказ о том, как он провел вечер.
— Я вас давно знаю и очень рада узнать вас ближе. Les amis de nos amis sont nos amis. [Друзья наших друзей — наши друзья.] Но для того чтобы быть другом, надо вдумываться
в состояние души друга,
а я боюсь, что вы этого не делаете
в отношении к Алексею Александровичу. Вы понимаете, о чем я говорю, — сказала она, поднимая свои прекрасные задумчивые
глаза.