Князя, вероятно, не убедили бы темные речи незнакомца, но гнев его успел простыть. Он рассудил, что скорая расправа с злодеями немного принесет пользы,
тогда как, предав их правосудию, он, может быть, откроет всю шайку этих загадочных грабителей. Расспросив подробно, где имеет пребывание ближний губной староста, он приказал старшему ратнику с товарищами проводить туда пленных и объявил, что поедет далее с одним Михеичем.
Неточные совпадения
— Да будет же над тобой благословение божие, Никита Романыч! — сказал он, подымаясь со скамьи и обнимая князя, — да умягчит господь сердце царское. Да вернешься ты невредим из Слободы,
как отрок из пещи пламенной, и да обниму тебя
тогда,
как теперь обнимаю, от всего сердца, от всей души!
— Слушай! — произнес он, глядя на князя, — я помиловал тебя сегодня за твое правдивое слово и прощения моего назад не возьму. Только знай, что, если будет на тебе
какая новая вина, я взыщу с тебя и старую. Ты же
тогда, ведая за собою свою неправду, не захоти уходить в Литву или к хану,
как иные чинят, а дай мне теперь же клятву, что, где бы ты ни был, ты везде будешь ожидать наказания,
какое захочу положить на тебя.
Как услышал князя Серебряного,
как узнал, что он твой объезд за душегубство разбил и не заперся перед царем в своем правом деле, но
как мученик пошел за него на смерть, —
тогда забилось к нему сердце мое,
как ни к кому еще не бивалось, и вышло из мысли моей колебание, и стало мне ясно
как день, что не на вашей стороне правда!
— От него-то я и еду, батюшка. Меня страх берет. Знаю, что бог велит любить его, а
как посмотрю иной раз,
какие дела он творит, так все нутро во мне перевернется. И хотелось бы любить, да сил не хватает.
Как уеду из Слободы да не будет у меня безвинной крови перед очами,
тогда, даст бог, снова царя полюблю. А не удастся полюбить, и так ему послужу, только бы не в опричниках!
Тогда отчаяние схватывало его
как железными когтями.
— Видишь, государь,
как бы тебе сказать. Вот, примерно, вспомни, когда ты при смерти лежал, дай бог тебе много лет здравствовать! а бояре-то на тебя, трудного, заговор затеяли. Ведь у них был
тогда старшой, примерно, братец твой Володимир Андреич!
— Ну, брат, — сказали разбойники, подымаясь на ноги и потирая ребра, — кабы ты
тогда в пору осерчал, не отбили бы у тебя невесты! Вишь,
какой Илья Муромец!
— И отдал бы душу, Никита Романыч, — сказал он, — на пятом, много на десятом воре; а достальные все-таки б зарезали безвинного. Нет; лучше не трогать их, князь; а
как станут они обдирать убитого,
тогда крикнуть, что Степка-де взял на себя более Мишки, так они и сами друг друга перережут!
На другой день он не показал и виду, что подозревает Елену. Он был с нею по-прежнему приветлив и ласков. Но временам лишь, когда она того не примечала, боярин забывался, сдвигал брови и грозно смотрел на Елену. Страшную думу думал
тогда Дружина Андреевич. Он думал,
как бы сыскать ему своего недруга.
Тогда вся пестрая толпа сокольников рассеялась по полю. Иные с криком бросились в перелески, другие поскакали к небольшим озерам, разбросанным
как зеркальные осколки между кустами. Вскоре стаи уток поднялись из камышей и потянулись по воздуху.
— Типун тебе на язык, дурень этакий, нишкни! И с нами не говори. Привыкай молчать; не то
как раз при ком-нибудь языком брякнешь,
тогда и нас и тебя поминай
как звали!
Дай мне первому в Слободу вернуться, я тебе выпрошу прощение у царя, а
как войдешь опять в милость,
тогда уж и ты сослужи мне службу.
С той самой ночи,
как он был схвачен в царской опочивальне и брошен в тюрьму, угрызения совести перестали терзать его. Он
тогда же принял ожидающую его казнь
как искупление совершенных им некогда злодейств, и, лежа на гнилой соломе, он в первый раз после долгого времени заснул спокойно.
— Да, — сказал Иоанн, глядя на Митьку, — когда этакий чурбан навалится, из-под него уйти нелегко. Помню,
как он Хомяка раздавил. Зачем же ты ушел
тогда с поля? Да и
как ты из Слободы в Сибирь попал?
— Великий государь, — ответил Кольцо, собирая все свое присутствие духа, — не заслужил я еще
тогда твоей великой милости. Совестно мне было тебе на глаза показаться; а когда князь Никита Романыч повел к тебе товарищей, я вернулся опять на Волгу, к Ермаку Тимофеичу, не приведет ли бог
какую новую службу тебе сослужить!
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет,
тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и делала книксен.
Неточные совпадения
Хлестаков. А, да я уж вас видел. Вы, кажется,
тогда упали? Что,
как ваш нос?
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И
как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал,
как играл в вист с посланниками, и
тогда посмотрел на меня.
Как только имел я удовольствие выйти от вас после того,
как вы изволили смутиться полученным письмом, да-с, — так я
тогда же забежал… уж, пожалуйста, не перебивайте, Петр Иванович!
Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь
тогда,
как нужно гнуть от трех углов… ну,
тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть.
— У нас забота есть. // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По правде и по разуму, //
Как должно отвечать, //
Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…