— И отдал бы душу, Никита Романыч, — сказал он, — на пятом, много на десятом воре; а достальные все-таки б зарезали безвинного. Нет; лучше не трогать их, князь; а как станут они обдирать убитого, тогда крикнуть, что Степка-де
взял на себя более Мишки, так они и сами друг друга перережут!
Неточные совпадения
— Афанасий, — продолжал царь, — я этими днями еду молиться в Суздаль, а ты ступай
на Москву к боярину Дружине Морозову, спроси его о здоровье, скажи, что я-де прислал тебя снять с него мою опалу… Да
возьми, — прибавил он значительно, —
возьми с
собой, для почету, поболе опричников!
— И вы дали
себя перевязать и пересечь, как бабы! Что за оторопь
на вас напала? Руки у вас отсохли аль душа ушла в пяты? Право, смеху достойно! И что это за боярин средь бело дня напал
на опричников? Быть того не может. Пожалуй, и хотели б они извести опричнину, да жжется! И меня, пожалуй, съели б, да зуб неймет! Слушай, коли хочешь, чтоб я
взял тебе веру, назови того боярина, не то повинися во лжи своей. А не назовешь и не повинишься, несдобровать тебе, детинушка!
— Слушай! — произнес он, глядя
на князя, — я помиловал тебя сегодня за твое правдивое слово и прощения моего назад не
возьму. Только знай, что, если будет
на тебе какая новая вина, я взыщу с тебя и старую. Ты же тогда, ведая за
собою свою неправду, не захоти уходить в Литву или к хану, как иные чинят, а дай мне теперь же клятву, что, где бы ты ни был, ты везде будешь ожидать наказания, какое захочу положить
на тебя.
— Да как убили опричники матушку да батюшку, сестер да братьев, скучно стало одному
на свете; думаю
себе: пойду к добрым людям; они меня накормят, напоят, будут мне братьями да отцами! Встретил в кружале вот этого молодца, догадался, что он ваш, да и попросил
взять с
собою.
— Царь милостив ко всем, — сказал он с притворным смирением, — и меня жалует не по заслугам. Не мне судить о делах государских, не мне царю указывать. А опричнину понять нетрудно: вся земля государева, все мы под его высокою рукою; что
возьмет государь
на свой обиход, то и его, а что нам оставит, то наше; кому велит быть около
себя, те к нему близко, а кому не велит, те далеко. Вот и вся опричнина.
— Не
на чем, государь! — отвечал Перстень. — Кабы знал я, что это тебя везут, я бы привел с
собою не сорок молодцов, а сотенки две; тогда не удрал бы от нас этот Скурлатыч;
взяли б мы его живьем да при тебе бы вздернули. Впрочем, есть у нас, кажись, его стремянный; он же мне старый знакомый, а
на безрыбье и рак рыба. Эй, молодец, у тебя он, что ли?
— Ну, ребята, — продолжал Перстень, — собирайтесь оберегать его царскую милость. Вот ты, боярин, — сказал он, обращаясь к Серебряному, — ты бы сел
на этого коня, а я
себе, пожалуй, вот этого
возьму. Тебе, дядя Коршун, я чай, пешему будет сподручнее, а тебе, Митька, и подавно!
— Вишь, как господь тебя соблюл, боярыня, — сказал незнакомый старик, любопытно вглядываясь в черты Елены, — ведь
возьми конь немного левее, прямо попала бы в плёс; ну да и конь-то привычный, — продолжал он про
себя, — место ему знакомо; слава богу, не в первый раз
на мельнице!
Не
взять мне с
собою казны
на тот свет.
— Стало, — сказал кто-то, — он хочет царскую казну
на себя одного
взять, а нам чтоб понюхать не досталось!
После стола они с холопями напали
на нас предательским обычаем; мы же дали отпор, а боярыня-то Морозова, ведая мужнину злобу, побоялась остаться у него в доме и упросила меня
взять ее с
собою.
— Об нем не хлопочи, мы и его не забудем. А коли ты боишься, что я не сумею угодить
на его милость, то
возьми две сабли, одну
себе, другую Ермаку.
Вот в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка,
взять на себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне
на почту письмо. Взглянул
на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю
себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство».
Взял да и распечатал.
Право,
на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше;
возьмешь себе бабу, да и лежи весь век
на полатях да ешь пироги.
Цыфиркин. Задача. Изволил ты,
на приклад, идти по дороге со мною. Ну, хоть
возьмем с
собою Сидорыча. Нашли мы трое…
Но пастух
на все вопросы отвечал мычанием, так что путешественники вынуждены были, для дальнейших расспросов,
взять его с
собою и в таком виде приехали в другой угол выгона.
— Смотрел я однажды у пруда
на лягушек, — говорил он, — и был смущен диаволом. И начал
себя бездельным обычаем спрашивать, точно ли один человек обладает душою, и нет ли таковой у гадов земных! И,
взяв лягушку, исследовал. И по исследовании нашел: точно; душа есть и у лягушки, токмо малая видом и не бессмертная.