Неточные совпадения
— Отпустите
руку, пожалуйста, и стойте вольно. Я не корпусная крыса! — проговорил смеясь лейтенант и в ответ не приложил
руки к козырьку, а, по обычаю моряков, снял фуражку и раскланялся. —
Капитан только что был наверху. Он, верно, у себя в каюте! Идите туда! — любезно сказал моряк.
— Ашанин? — спросил
капитан низковатым, с приятной хрипотой голосом и, протянув свою широкую мягкую
руку, крепко пожал
руку Володи; в его серьезном, в первое мгновение казавшемся холодном лице засветилось что-то доброе и ласковое.
Кроме того, я попрошу вас ознакомиться и с машиной корвета и знать ее, чтоб потом, когда вам придется быть
капитанами, не быть в
руках механиков.
А
капитан только махнул
рукой: «Не исправите, мол…
Он видел, что «штормяга», как он выражался, «форменный», но понимал, что «Коршун» доброе хорошее судно, а
капитан — хороший моряк, а там все в
руках господа бога.
Минут за пять до восьми часов наверх вышел
капитан и, приветливо пожимая
руки офицерам в ответ на их поклоны, поднялся на мостик.
— Доброго утра, Андрей Николаевич! — проговорил
капитан, пожимая
руку старшего офицера. — Доброго здоровья, Василий Васильевич! — приветствовал он мичмана Лопатина, обмениваясь с ним рукопожатием. — Что, как идем? Узлов восемь? — спросил
капитан, взглянув за борт.
Слегка побледневший, необыкновенно серьезный и напряженный стоял на мостике
капитан в дождевике и зюйдвестке, уцепившись
руками за поручни и отрывисто командуя восьми человекам, поставленным на руль, как править, вглядываясь возбужденным, лихорадочным взором вперед, в эти бушующие волны.
Действительно, малаец, видимо, успокоился, когда доктор последовал его совету и, конечно, хорошо сделал, потому что в тот же вечер слышал рассказ о том, как один неосторожный
капитан купеческого корабля на днях лишился кисти
руки, схваченной и отгрызенной кайманом. Этими отвратительными хищниками полна вода, особенно у берегов, и днем они отдыхают на отмелях.
Бледный, с лицом, выражавшим и изумление, и злобную радость,
капитан схватил
руку своего приятеля и прошептал задыхающимся голосом...
— Шел я это, вашескобродие, на пристань из кабака и был я, вашескобродие, выпимши… Однако шел сам, потому от
капитана приказ — на корвет являться как следует, на своих ногах… А этот вот самый арап, вашескобродие, привязался… Лопотал, лопотал что-то по-своему — поди разбери… А затем за
руку взял… я и подумай: беспременно в участок сволокет… За что, мол?.. Ну, я и треснул арапа, это точно, вашескобродие… Отпираться не буду… А больше нечего говорить, вашескобродие, и другой вины моей не было.
И, пожав
руку Ашанину,
капитан прибавил...
На корвете переживали в этот час томительное ожидание. Когда баркас скрылся из глаз, бинокли устремились за ним, то скрывавшимся за волнами, то появлявшимся на их гребнях… Наконец, и его потеряли из вида…
Капитан напрасно искал его и, несколько побледневший и напряженно серьезный, выдавал свое тайное беспокойство за благополучие баркаса и людей на нем тем, что одной
рукой нервно пощипывал бакенбарду, и, словно бы желая рассеять свои сомнения, проговорил, обращаясь к старшему офицеру...
Через несколько минут баркас поднят, и из него выходят Лопатин, вспотевшие гребцы и мокрый Артемьев.
Капитан крепко жмет
руку Лопатину, благодарит гребцов и приказывает Артемьеву скорее выпить чарку рома.
В эту минуту к коляске подошел какой-то господин, по-видимому,
капитан купеческого судна, и, протягивая
руку кучеру, проговорил...
Несколько колясок дожидалось русских офицеров. На козлах одной из них восседал с сигарой во рту и
капитан Куттер. Он кивнул головой своим вчерашним седокам и, когда они подошли к нему, чтобы сесть в его экипаж, протянул
руку и крепко пожал
руки Володи и доктора.
Темная, чудная ночь помешала видеть не совсем твердые шаги гостей, да и
капитан предусмотрительно не приказал устраивать торжественных проводов и, кажется, был очень доволен, когда гости после многократных пожатий его
руки, наконец, уехали на катере, на руле которого сидел Володя. Он все время почти должен был отвечать на разные вопросы королевы, тогда как остальные пассажиры сладко дремали и проснулись только тогда, когда Ашанин, слегка дернув за плечо его величество, доложил, что катер у пристани.
Тронутый Андрей Николаевич горячо благодарил, и его зарослое волосами бородатое лицо светилось радостной улыбкой. Он сам глубоко уважал командира, и ни разу у него не было с ним никаких столкновений и даже недоразумений, обычных между командиром и старшим офицером. Они дополняли друг друга.
Капитан был, так сказать, душой этого пловучего уголка, оторванного от родины, душой и распорядителем, а старший офицер — его
руками.
И, не дожидаясь ответа, вполне уверенный, вероятно, что ответ будет утвердительный, адмирал направился быстрой походкой к фронту офицеров и, снова сняв фуражку, сделал общий поклон.
Капитан называл фамилию каждого, и адмирал приветливо пожимал всякому
руку. Поленова и Степана Ильича, с которыми раньше плавал, он приветствовал, как старых знакомых.
Наскоро простившись с офицерами, бывшими в кают-компании, Ашанин выбежал наверх, пожал
руку доктора, механика и Лопатина и поднялся на мостик, чтобы откланяться
капитану.
Крепко пожимая Ашанину
руку,
капитан сердечно проговорил...