Неточные совпадения
Хорошенькая Маруся, брюнетка лет двадцати, с роскошными косами, обыкновенно веселая и светлая, как вешнее
утро,
была сегодня грустна и задумчива.
Это
была очень маленькая каютка, прямо против большого машинного люка, чистенькая, вся выкрашенная белой краской, с двумя койками, одна над другой, расположенными поперек судна, с привинченным к полу комодом-шифоньеркой, умывальником, двумя складными табуретками и кенкеткой для свечи, висевшей у борта. Иллюминатор пропускал скудный свет серого октябрьского
утра. Пахло сыростью.
С
утра этого хмурого и холодного октябрьского дня, когда Володе надо
было перебираться на корвет, Мария Петровна, то и дело вытирая набегавшие слезы, укладывала Володины вещи в сундук.
Всеми любезно встреченный, Володя пошел в свою каюту и с помощью Ворсуньки начал устраиваться на новом месте. Будущего его сожителя, иеромонаха с Валаама, отца Никанора, еще не
было; его ждали завтра
утром.
К восьми часам
утра, то
есть к подъему флага и гюйса [Гюйс — носовой флаг [на военных кораблях поднимается во время стоянки на якоре]. — Ред.], все — и офицеры, и команда в чистых синих рубахах —
были наверху. Караул с ружьями выстроился на шканцах [Шканцы — часть палубы между грот-мачтой и ютом.] с левой стороны. Вахтенный начальник, старший офицер и только что вышедший из своей каюты капитан стояли на мостике, а остальные офицеры выстроились на шканцах.
И эта влюбленность дошла у юноши до восторженности, когда дня через три по выходе из Кронштадта однажды
утром Ашанин
был позван к капитану вместе с другими офицерами и гардемаринами, кроме стоявших на вахте.
Кроме обычной службы, вахт и занятий по расписанию, я
буду просить вас каждого, кто стоит на вахте с 4 до 8
утра, делать астрономические наблюдения и к полудню вычислить широту и долготу помимо штурмана…
Радостно отдавались эти удары в его сердце и далеко не так радостно для матросов: они стояли шестичасовые вахты, и смена им
была в шесть часов
утра. Да и подвахтенным оставалось недолго спать. В пять часов вся команда вставала и должна
была после утренней молитвы и чая начать обычную утреннюю чистку и уборку корвета.
В тот же вечер решено
было ранним
утром отправиться в Лондон. «Коршун» должен
был простоять в Гревзенде десять дней — необходимо
было сделать кое-какие запасные части машины — и потому желающим офицерам и гардемаринам разрешено
было, разделившись на две смены, отправиться в Лондон. Каждой смене можно
было пробыть пять дней.
Рано
утром веселая и оживленная компания моряков с «Коршуна», одетых в штатское платье,
была в Гревзенде. В Лондон решено
было ехать по железной дороге, а оттуда на пароходе, чтобы увидать реку у самого Лондона. Торопливо взяли билеты… Примчался поезд… Остановка одна минута… и наши моряки, бросившись в вагон, помчались в Лондон со скоростью восьмидесяти верст в час.
Нечего и говорить, что Федотов
был доставлен на корвет почти в бесчувственном состоянии и на
утро был, по обычаю, еще более преисполнен боцманской важности, словно бы говоря этим: «На берегу я слабая тварь, а здесь боцман!»
Ашанин быстро оделся и
был наверху.
Утро было восхитительное. Океан словно замер и тихо и ласково рокочет, переливаясь утихавшей зыбью. На океане полнейший штиль. Высокое бирюзовое небо безоблачно, и горячее солнце льет свои ослепительные лучи и на океан и на палубу маленького «Коршуна», заливая все блеском.
На следующее
утро, до восхода солнца, Ашанин в компании нескольких моряков поднимался на маленькой крепкой лошадке в горы. Небольшая кавалькада предоставила себя во власть проводников, которые шли, держась за хвосты лошадей. Впереди ехал мичман Лопатин, так как у него
был самый старый и опытный проводник.
В первый день рождества Христова, встреченный далеко от родины, под тропиками, среди тепла, под ярко-голубым небом, с выси которого сверкало палящее солнце, матросы с
утра приоделись по-праздничному: в чистые белые рубахи. Все побрились и подстриглись, и лица у всех
были торжественные. Не слышно
было на баке обычных шуток и смеха — это все еще
будет после, а теперь матросы ожидали обедни.
На
утро снова с голубого неба сверкало ослепительное солнце. Дул довольно слабый ветер. Фальшивая мачта
была уже поставлена. Все моряки теперь словно бы ожили, пережив вчерашнюю бурю, словно больные опасную болезнь, грозившую смертью.
На другое
утро командир благодарил матросов и велел отпустить на берег вторую вахту. И ей он сказал то же напутствие и взял то же обещание. С рассветом следующего дня предположено
было сняться с якоря.
— Ну, так вы поймете, сэр, что в тот проклятый понедельник, когда я в шесть часов
утра вышел наверх и увидал, что паруса на «Джеке» повисли, словно старые тряпки, и сам «Джек», — а «Джек», сэр,
был отличный барк, — вставил капитан, — неподвижно покачивается на зыби, точно сонная черепаха, я
был не в духе…
Дня за два до ухода «Коршуна» из Гонконга, рано
утром, пятеро главных пиратов
были повешены. Остальные приговорены к каторжным работам.
На другой день, к девяти часам
утра, вся команда
была в чистых белых рубахах, а офицеры в полной парадной форме.
На другое
утро любезные американцы прислали всем именные билеты на право свободного входа во все клубы, библиотеки, музеи и т.д., а репортеры прислали номера газет, в которых
были напечатаны подробные отчеты о корвете с более или менее правдоподобными сведениями о России и с перевранными фамилиями офицеров.
Утро, по обыкновению,
было прелестное. Только что пробило четыре склянки — десять часов.
Он передавал свои впечатления о канаках и каначках, о прелестной прогулке вечером, и они условились на следующее
утро съехать вдвоем на целый день: Федор Васильевич
был свободен — ни одного больного у него не
было в лазарете, и Володя тоже — на якоре, с разрешения капитана, офицеры стояли вахты посуточно.
А там их ждали важные новости.
Утром пришел пароход из С.-Франциско и привез из России почту. В числе бумаг, полученных капитаном,
был приказ об отмене телесных наказаний и приказ о назначении контр-адмирала Корнева начальником эскадры Тихого океана. Он уже в Гонконге на корвете «Витязь», и от него получено предписание: идти «Коршуну» в Хакодате и там дожидаться адмирала.
Среди матросов
было в это
утро необыкновенное оживление. Разбившись на кучки, все говорили о только что прочитанном приказе и обсуждали его на разные лады. Особенно горячо говорили молодые матросы, но среди стариков находилось и несколько скептиков, не вполне веривших в применение нового положения.
Во все время перехода из Гонолулу в Хакодате старший офицер, Андрей Николаевич,
был необыкновенно озабочен и с раннего
утра до вечера хлопотал о том, чтобы все на «Коршуне»
было в самом совершенном порядке и чтобы новый адмирал, имевший репутацию лихого моряка и в то же время строгого и беспокойного адмирала, и не мог ни к чему придраться и увидал бы, что «Коршун» во всех отношениях образцовое военное судно.
Часов в девять
утра «Коршун» входил под парусами в проливчик, соединяющий море с рейдом. Все
были вызваны наверх «становиться на якорь». На палубе царила мертвая тишина.
Через два дня Володя рано
утром перебрался на пароход с чемоданом, в котором между платьем лежал мешок с тысячью долларами, и в тот же вечер ушел из Шанхая в Сингапур, где он должен
был пересесть на большой пароход Messageries Imperiales, шедший из Франции в Сайгон и другие китайские порты.
Ранним
утром, когда золотистый шар солнца, выплыв из-за сереющей полоски берега, еще не успел жгучими лучами накалить атмосферу, и на море
было относительно прохладно, «Анамит» подходил к устью реки Донай, или Меконг.
Десант посажен
был на суда еще с вечера, и ранним
утром эскадра, состоявшая из четырех корветов, одного транспорта и двух пароходов, с батальоном морской пехоты, батальоном тагалов, батареей горной артиллерии и полуротой сапер и нанятых китайцами-воинами и китайцами-кули для переноски обоза и разных тяжестей, вышла из Сайгона вверх по Донаю, чтобы высадить этот третий отряд верстах в пятидесяти от Го-Конга.
К вечеру эскадра стала на якорь, и на следующее
утро началась перевозка десанта. В течение дня все войска
были свезены, и часа в четыре отряд, наконец, двинулся к назначенному месту, отстоявшему верстах в пятнадцати от пункта высадки. Дорога
была неважная, и Ашанин порядочно-таки устал, шагая вместе с другими. Лошадей ни у кого не
было. Только начальник отряда, полковник de Palanca, ехал впереди на маленьком конике, остальные офицеры шли пешком.
В это время полковник de Palanca о чем-то совещался с батальонными командирами. Через несколько минут
было объявлено, что отряд отойдет версты за две в деревню, а у моста останутся саперы и рота для прикрытия. Завтра
утром мост
будет готов, и тогда отряд двинется дальше.
Всю ночь анамиты не давали покоя саперам, строившим мост.
Утром он, наконец,
был готов, и приехавший со свитой адмирал Бонар первый переехал его во главе отряда. Но анамитов не
было. К досаде французов, они исчезли, скрывшись по знакомым им тропинкам и переправившись по бесчисленным протокам, изрезывающим страну.
Туман, довольно частый в Японском море и в Японии, казалось, надолго заключил «Коршуна» в свои влажные, нерасторжимые объятия. День близился к концу, а туман
был так же страшен своей непроницаемостью, как и
утром. Стоял мертвый штиль, и не
было надежды на ветер, который разогнал бы эти клубы тумана, словно злые чары, скрывшие все от глаз моряков.
По расчету счисления, к проливу корвет должен
был подойти на
утро следующего дня.
— Когда менять курс
будем?.. в четыре
утра?
В это
утро на рейд пришли еще три военных судна: два английских и одно американское, и у всех
были повреждения.
Завтрак у адмирала
был действительно вкусный и обильный. «Штилевший» адмирал
был необыкновенно гостеприимным и приветливым хозяином и с каждым из гостей любезен. Когда после кофе его гости — капитан, флагманский штурман, флаг-офицер и стоявшие на вахте с 4 до 8 ч.
утра вахтенный лейтенант и вахтенный гардемарин — ушли, адмирал приказал Ашанину принести рукопись.
Через три дня «Коршун»
утром был в Гонконге.
Все на корвете торопились, чтобы
быть готовыми к уходу к назначенному сроку. Работы по тяге такелажа шли быстро, и оба боцмана и старший офицер Андрей Николаевич с раннего
утра до позднего вечера не оставляли палубы. Ревизор Первушин все время пропадал на берегу, закупая провизию и уголь и поторапливая их доставкой. Наконец к концу пятого дня все
было готово, и вечером же «Коршун» вышел из Гонконга, направляясь на далекий Север.
Прошли еще одни сутки, бесконечно длинные сутки, когда нетерпение достигло, казалось, последнего предела. Многие не сходили с палубы, ожидая Толбухина маяка. Вот и он, наконец, показался в десятом часу
утра, озаренный лучами бледного солнца. Дождь перестал…
Был один из недурных осенних дней.