Неточные совпадения
Володя ушел от капитана, почти влюбленный в него, — эту влюбленность он сохранил потом навсегда — и пошел разыскивать старшего
офицера. Но найти его было не так-то легко. Долго ходил он по корвету, пока, наконец, не увидал на кубрике [Кубрик — матросское помещение в палубе, передней
части судна.] маленького, широкоплечего и плотного брюнета с несоразмерно большим туловищем на маленьких ногах, напоминавшего Володе фигурку Черномора в «Руслане», с заросшим волосами лицом и длинными усами.
Напрасно!.. Старший
офицер ничего не слыхал, и его маленькая, подвижная фигурка уже была на верхней палубе и в сбитой на затылок фуражке неслась к юту [Ют — задняя
часть судна.].
К восьми часам утра, то есть к подъему флага и гюйса [Гюйс — носовой флаг [на военных кораблях поднимается во время стоянки на якоре]. — Ред.], все — и
офицеры, и команда в чистых синих рубахах — были наверху. Караул с ружьями выстроился на шканцах [Шканцы —
часть палубы между грот-мачтой и ютом.] с левой стороны. Вахтенный начальник, старший
офицер и только что вышедший из своей каюты капитан стояли на мостике, а остальные
офицеры выстроились на шканцах.
Сигнальщик [Сигнальщик — матрос, поднимающий сигнальные флаги. На вахтах он находится вблизи вахтенного, наблюдает в подзорную трубу за горизонтом, бросает лаг — инструмент, измеряющий скорость хода корабля, и исполняет обязанности рассыльного при вахтенном
офицере.] сторожил эти минуты по минутной склянке песочных часов, и когда минута стала выходить, т.е. последний остаток песка высыпаться через узкое горлышко склянки из одной ее
части в другую, доложил вахтенному
офицеру.
Капитану рапортовали о благополучии вверенных им
частей старший
офицер, доктор, старшие штурман и артиллерист.
— Кроме того, вам не мешает познакомиться и с машиной корвета… Потом будете стоять и машинные вахты… И по штурманской
части надо навостриться… Ну, да не все сразу, — улыбнулся старший
офицер. — И, главное, от вас самого зависит научиться всему, что нужно для морского
офицера. Была бы только охота… И вот еще что…
Такие же чувства испытывали в этот день большая
часть офицеров и гардемаринов и добрая половина матросов. Всех укачало, и для всех берег являлся желанным и недостижимым блаженством.
В тот же вечер решено было ранним утром отправиться в Лондон. «Коршун» должен был простоять в Гревзенде десять дней — необходимо было сделать кое-какие запасные
части машины — и потому желающим
офицерам и гардемаринам разрешено было, разделившись на две смены, отправиться в Лондон. Каждой смене можно было пробыть пять дней.
Престарелый отец Спиридоний, проводивший большую
часть времени в маленькой душной каюте и порядочно-таки скучавший и от безделья и в не совсем подходящем для него обществе моряков-офицеров, облачился в епитрахиль, и, едва держась на ногах от сильной качки, торопливо прочитывал молитвы о благополучном плавании.
Корвет все
чаще и
чаще начинает валить набок, и это капитану очень не нравится. Он оборачивается и, подозвав к себе старшего
офицера, кричит ему на ухо...
Унтер-офицер спустился с двумя матросами в двойку, и, чуть слышно гребя, они подошли под корму и увидели китайцев, работающих над обшивкой. Уже значительная
часть ее была отодрана.
Он был на кубрике, в помещении команды, приказал там открыть несколько матросских чемоданчиков, спускался в трюм и нюхал там трюмную воду, заглянул в подшкиперскую, в крюйт-камеру, в лазарет, где не было ни одного больного, в кочегарную и машинное отделение, и там, не роняя слова, ни к кому не обращаясь с вопросом, водил пальцем в белоснежной перчатке по
частям машины и глядел потом на перчатку, возбуждая трепет и в старшем
офицере и старшем механике.
Старшему
офицеру, и без того педанту по
части порядка и чистоты, все казалось, что «Коршун» недостаточно в «порядке», и он носился по всему корвету, заглядывая во все его закоулки.
Они заспорили, и Ашанин убедился, что этот молодой, блестящий
офицер смотрит на темные расы с ненавистью и презрением, не допускающими никаких сомнений. Но, разумеется, Ашанин не обобщил этого факта, тем более, что впоследствии имел случай убедиться, что среди французских
офицеров есть совсем другие люди. Вообще же большая
часть офицеров, с которыми он встречался, не произвела на него хорошего впечатления, а система жестокости, проявляемая ими относительно возмутившихся, просто поражала его впоследствии.
Снова Володя был на своем милом «Коршуне» между своими — среди офицеров-сослуживцев, к большей
части которых он был искренно расположен, и среди матросов, которых за время долгого совместного плавания успел полюбить, оценив их отвагу и сметливость и их трогательную преданность за то только, что с ними, благодаря главным образом капитану, обращались по-человечески и не делали из службы, и без того тяжелой и полной опасностей, невыносимой каторги.
После минуты общего молчания, в котором чувствовалось сильное впечатление, произведенное на большую
часть офицеров этой речью, капитан неожиданно прибавил...
Разговоры, конечно, поднялись по поводу внезапного ухода из Амое, и большая
часть офицеров, рассчитывавшая на спокойные ночные якорные вахты, была недовольна и не отказала себе в удовольствии побранить адмирала.
Неточные совпадения
Луиза Ивановна с уторопленною любезностью пустилась приседать на все стороны и, приседая, допятилась до дверей; но в дверях наскочила задом на одного видного
офицера с открытым свежим лицом и с превосходными густейшими белокурыми бакенами. Это был сам Никодим Фомич, квартальный надзиратель. Луиза Ивановна поспешила присесть чуть не до полу и
частыми мелкими шагами, подпрыгивая, полетела из конторы.
Несколько часов продолжалось это возмущение воды при безветрии и наконец стихло. По осмотре фрегата он оказался весь избит. Трюм был наполнен водой, подмочившей провизию, амуницию и все частное добро
офицеров и матросов. А главное, не было более руля, который, оторвавшись вместе с
частью фальшкиля, проплыл, в числе прочих обломков, мимо фрегата — «продолжать берег», по выражению адмирала.
Если случится много проезжих, например возвращающихся с наших транспортов
офицеров, которые пришли морем из России, лошади не выносят
частой езды.
В то время все сведения о центральной
части Сихотэ-Алиня были крайне скудны и не заходили за пределы случайных рекогносцировок. Что же касается побережья моря к северу от залива Ольги, то о нем имелись лишь отрывочные сведения от морских
офицеров, посещавших эти места для промеров бухт и заливов.
Один закоснелый сармат, старик, уланский
офицер при Понятовском, делавший
часть наполеоновских походов, получил в 1837 году дозволение возвратиться в свои литовские поместья. Накануне отъезда старик позвал меня и несколько поляков отобедать. После обеда мой кавалерист подошел ко мне с бокалом, обнял меня и с военным простодушием сказал мне на ухо: «Да зачем же вы, русский?!» Я не отвечал ни слова, но замечание это сильно запало мне в грудь. Я понял, что этому поколению нельзя было освободить Польшу.