Неточные совпадения
К восьми часам утра, то есть к подъему флага и гюйса [Гюйс — носовой флаг [
на военных кораблях поднимается во время стоянки
на якоре]. — Ред.], все — и офицеры, и команда в чистых синих рубахах — были наверху. Караул с ружьями выстроился
на шканцах [Шканцы — часть палубы между грот-мачтой и ютом.] с левой стороны. Вахтенный начальник, старший офицер и только что вышедший из своей каюты
капитан стояли
на мостике, а остальные офицеры выстроились
на шканцах.
Капитан то и дело выходил наверх и поднимался
на мостик и вместе с старшим штурманом зорко посматривал в бинокль
на рассеянные по пути знаки разных отмелей и банок, которыми так богат Финский залив. И он и старший штурман почти всю ночь простояли наверху и только
на рассвете легли спать.
Володя, стоявший
на мостике сзади
капитана, в первые минуты с чувством страха посматривал
на эти слегка покачивающиеся вместе с корветом реи,
на которых, словно муравьи, чернели перегнувшиеся люди.
А
капитан, слушая все эти словечки, серьезный и сдержанный, стоял
на мостике и только морщился. Все, слава богу, было исправлено — кливер с шумом взвился.
Молодой матросик, стоявший у грот-мачты, смотрит
на мостик, где стоит
капитан, и несколько успокаивается.
Минут за пять до восьми часов наверх вышел
капитан и, приветливо пожимая руки офицерам в ответ
на их поклоны, поднялся
на мостик.
Когда колесница с Нептуном подъехала
на шканцы и остановилась против
мостика,
на котором стояли
капитан и офицеры, Нептун сошел с нее и, отставив не без внушительности вперед свою босую ногу, стукнул трезубцем и велел подать список офицеров. Когда одно из лиц свиты подало Нептуну этот список, владыка морей, прочитав имя, отчество и фамилию
капитана, обратился к нему с вопросом...
И
капитан, и старший штурман, и вахтенный офицер, стоявшие
на мостике, напряженно смотрели в бинокли
на горизонт, который становился темнее и темнее, и эта чернота захватывала все большее и большее пространство, распространяясь вширь и медленно поднимаясь кверху.
Володя Ашанин, обязанный во время авралов находиться при
капитане, стоит тут же
на мостике, страшно бледный, напрасно стараясь скрыть охвативший его страх. Ему стыдно, что он трусит, и ему кажется, что только он один обнаруживает такое позорное малодушие, и он старается принять равнодушный вид ничего не боящегося моряка, старается улыбнуться, но вместо улыбки
на его лице появляется страдальческая гримаса.
Все облегченно вздохнули, взглядывая
на мостик, точно этим взглядом благодарили
капитана.
Ашанин, стоявший штурманскую вахту и бывший тут же
на мостике, у компаса, заметил, что Василий Федорович несколько взволнован и беспокойно посматривает
на наказанных матросов. И Ашанин, сам встревоженный, полный горячего сочувствия к своему
капитану, понял, что он должен был испытать в эти минуты: а что, если в самом деле матросы перепьются, и придуманное им наказание окажется смешным?
Еще минута — и
капитан Василий Федорович, по обыкновению спокойный, не суетливый и, видимо, не испытывавший ни малейшего волнения, в полной парадной форме уже ехал
на своем щегольском шестивесельном вельботе к флагманскому фрегату с рапортом к адмиралу, а старший офицер Андрей Николаевич, весь красный, довольный и сияющий, спускался с
мостика.
Наконец, когда решительно все было осмотрено, он вышел наверх и, поднявшись
на мостик, проговорил, обратившись к
капитану...
Самоуверенною, спешною походкой поднялся он
на мостик, протянул руку
капитану, старшему штурману и вахтенному офицеру, сунул несколько новых газет и стал у компаса.
Через минуту
на мостик поднялись
капитан и Степан Ильич.
Адмиральский корвет совсем близко, а «Коршун» летит прямо
на его корму, где стоит кучка офицеров с адмиралом во главе. Все
на «Коршуне» словно бы притаили дыхание. Вот, кажется, «Коршун» сейчас налетит
на адмирала, и будет общий позор. И
капитан, спокойно ходивший по
мостику, вдруг остановился и вопросительно тревожно взглянул
на старшего офицера, уже готовый крикнуть рулевым — положить руля
на борт. Но в это самое мгновение Андрей Николаевич уже скомандовал...
И теперь, посматривая
на белеющий у входа в устье маяк, построенный
на мысе Св.-Жак, он нет-нет да и ощупывает боковой карман, желая удостовериться: цело ли его сокровище. В это время
капитан любезным жестом зовет его
на мостик и, когда Володя взбегает, говорит ему, указывая
на маяк...
С полуночи он стал
на вахту и был несколько смущен оттого, что до сих пор
капитан не звал его к себе. «Верно, нашел мою работу скверной и из деликатности ничего не хочет сказать. А может быть, и не дочитал до конца… Надоело!» — раздумывал юный самолюбивый автор, шагая по
мостику.
Но вот в темноте мелькнула фигура
капитана. Он поднялся
на мостик и, приблизившись к Ашанину, проговорил...
Через несколько минут Ашанин уже был наверху к подъему флага. Пары гудели.
Капитан и старший офицер, стоявшие
на мостике, видимо, были возбуждены, и лица у обоих выражали нетерпение.
Просвистали подвахтенных вниз. Но
капитан и старший штурман оставались
на мостике, серьезные и слегка возбужденные, посматривая
на окутанное туманом море.
Капитан не сходил с
мостика, чутко прислушиваясь и зорко всматриваясь в окутавшую со всех сторон пелену. Он наскоро закусил несколькими бутербродами с ветчиной и
на мостике же выпил чашку чаю.
Капитан спустился вниз и, не раздеваясь, бросился
на диван и тотчас же заснул. А старый штурман, придя в кают-компанию, велел дежурному вестовому подать себе рюмку водки, честера и хлеба и, основательно закусив, снова поднялся наверх, в штурманскую рубку, поглядел
на карту, отметил приблизительный пункт места корвета и, поднявшись
на мостик, сказал Ашанину...
Но бухта была закрытая, большая и глубокая, и отстаиваться в ней было безопасно. По крайней мере, Степан Ильич был в отличном расположении духа и, играя с доктором в кают-компании в шахматы, мурлыкал себе под нос какой-то мотив. Старший офицер, правда, часто выходил наверх смотреть, как канаты, но скоро возвращался вниз успокоенный: цепи держали «Коршун» хорошо
на якорях. Не тревожился и
капитан, хотя тоже частенько показывался
на мостике.
На мостике были и
капитан и старший офицер, и оба напряженно смотрели в бинокли. А Невзоров тем временем нервно, нетерпеливо и, казалось, с раздражением виноватого человека командовал, распоряжаясь работами и поторапливая людей.
Капитан уже более не спускался вниз. Он простоял
на мостике всю ночь во время вахт Невзорова и Первушина, боясь, как бы опять не прозевали какого-нибудь маневра «Витязя».
Капитан спустился в свою каюту, а Лопатин, безмятежно проспавший семь часов, стал
на наветренной стороне
мостика и, обдуваемый ветром, то поглядывал
на надувшиеся паруса, то
на «Витязя».
Наскоро простившись с офицерами, бывшими в кают-компании, Ашанин выбежал наверх, пожал руку доктора, механика и Лопатина и поднялся
на мостик, чтобы откланяться
капитану.
Ашанин сразу заметил какую-то особенную тишину
на палубе, заметил взволнованно-тревожный вид вахтенного мичмана, хотя тот и старался скрыть его перед Володей в напускной отваге, увидал
на мостике мрачную физиономию долговязого старшего офицера и удрученно-недовольное круглое лицо толстенького, низенького и пузатенького
капитана и легко сообразил, что адмирал только что «штормовал», а то, пожалуй, еще и «штормует», чего Ашанин в качестве приглашенного гостя, да еще собирающегося читать свое произведение, вовсе не предвидел и чему далеко не радовался.
Матросы так и рвались, чтобы отметить «Коршуну» за его недавнее первенство, вызвавшее адмиральский гнев.
Капитан то и дело взглядывал
на «Коршун» ни жив ни мертв. У старшего офицера
на лице стояло такое напряженное выражение нетерпения и вместе с тем страдания, что, казалось, он тут же
на мостике растянется от отчаяния, если «Витязь» опоздает. И он командует громко, отрывисто и властно.