Неточные совпадения
— Ну, погуляйте на здоровье… Может, и его величество гавайского
короля Камеамеа IV увидите. Он не особенно чванный
король и любит поиграть с капитанами китобойных судов на бильярде и
выпить с ними бутылочку-другую… А послезавтра вы его увидите во дворце…
— Прелюбопытно! Я представлялся королевской чете три года тому назад, когда
был здесь на «Голубчике»…
Король в шитом мундире, черномазая и очень недурненькая королева в модном платье, министры, — одним словом, все как следует; вот увидите… А подумаешь, давно ли эти
короли ходили, в чем мать родила! — засмеялся Андрей Николаевич.
— Дядя мне рассказывал, что когда он в 1825 году
был со своим шлюпом в Гонолулу, и полуголый
король обедал у дяди, доложили, что какие-то две женщины подплыли к борту и непременно желают видеть капитана…
— Ну, теперь ничего подобного нет… Вы вот сообщите вашему почтенному дядюшке, какая разница между тем, что он видел в 1825 году, и что вы увидите в 1861 [Ошибка в дате.
Король Камеамеа посетил корвет «Калевала» в 1862 году. — Ред.]… Ну, до свидания. Желаю весело провести время… На набережной
есть хороший отель… Прежде его держал один француз…
Его величества, однако, не
было в числе игравших на бильярде. Какой-то англичанин, вероятно офицер с английского военного фрегата, стоявшего на рейде, на вопрос Володи, нет ли
короля в числе играющих, отвечал, что он уже сыграл несколько партий и ушел, вероятно, прогуляться среди своих подданных, и советовал Володе идти к большому освещенному, открытому со всех сторон зданию на столбах в конце улицы, на площадке, окруженной деревьями, откуда доносились звуки, напоминающие скрипку.
И кучер рассказал, что много лет тому назад здесь, на острове,
была междоусобная война, против
короля восстали и объявили
королем другого. Это самое ущелье решило участь прежней династии. После победоносного сражения инсургенты загнали своих врагов к этому обрыву, и все они
были сброшены вниз.
—
Были только у
короля да у богатых европейцев, а для публики ничего не
было, кроме безобразных канацких экипажей, в которых все ваши внутренности выворотит. Спасибо товарищам-китобоям: дали денег в долг для начала, и я выписал из Фриско первую коляску. Теперь у меня четыре! — не без горделивого чувства прибавил предприимчивый янки.
Разумеется, и Володя
был в числе желающих взглянуть на
короля и королеву Сандвичевых островов и потом описать то, что видел, в письме к своим.
Это
был первый министр его величества
короля гавайского, мистер Вейль, пожилой, довольно красивый шотландец, с седыми курчавыми волосами, карьера которого, как потом рассказывал капитан со слов самого мистера Вейля,
была довольно разнообразная и богатая приключениями.
Он
был и в Индии, занимался торговлей в Китае, но неудачно; потом поехал в Гаванну служить на одной сигарной фабрике, оттуда перебрался в Калифорнию,
был репортером и затем редактором газеты и — авантюрист в душе, жаждущий перемен, — приехал на Сандвичевы острова, в Гонолулу, понравился
королю и скоро сделался первым министром с жалованьем в пять тысяч долларов и, как говорили,
был очень хороший первый министр и честный человек.
На другой день
король и королева, приглашенные капитаном к обеду, приехали на корвет в сопровождении своего дяди, губернатора острова, пожилого, коротко остриженного канака с умным и энергичным лицом, который потом, после смерти Камеамеа IV, года через три после пребывания «Коршуна» в Гонолулу, вступил на престол, и неизбежного первого министра, мистера Вейля, которого
король очень любил и, как уверяли злые языки, за то, что умный шотландец не очень-то обременял делами своего
короля и не прочь
был вместе с ним распить одну-другую бутылку хереса или портвейна, причем не
был одним из тех временщиков, которых народ ненавидит.
Король Камеамеа IV
был очень доступен, и Володя не раз потом видел, как к нему на улицах обращались канаки с разными просьбами и заявлениями, и он сам, случалось, подходил к кому-нибудь и разговаривал со своими подданными с той добродушной простотой, которая так очаровывала их.
Несмотря на то, что
король и королева обещали приехать запросто и просили не делать официальной встречи и, действительно, приехали в летних простых костюмах, так же, как и дядя-губернатор и мистер Вейль, тем не менее, их встретили салютом из орудий, поднятием на грот-мачте гавайского флага и вообще с подобающими почестями: все офицеры в мундирах
были выстроены на шканцах, вызван караул, и команда стояла во фронте. Его величество, видимо,
был доволен приемом и благодарил капитана.
Не отставал и молодой
король, так что королева бросала украдкой тревожные взгляды на супруга и отводила их, несколько успокоенная. Видимо, привыкший и умевший
пить, его величество, хотя, и
был весел, но достоинства своего не терял, и если выказывал особое благоволение старшему офицеру несколько фамильярно, то в этом еще большой беды не
было.
Затем тосты шли за тостами, шампанское лилось рекой, и все
были в самом хорошем настроении духа, а некоторые — и в том числе
король и дядя-губернатор — даже в таком, можно сказать, мечтательном, что выражали желание бросить Гонолулу и, сдав бразды правления Вейлю, поплавать некоторое время на «Коршуне» — так гостеприимны русские моряки.
Между тем разговоры в капитанской каюте становились шумнее, и не только
король и его дядя, но даже и мистер Вейль непрочь
был оставить Гонолулу и пост первого министра и поступить на «Коршун» хотя бы помощником милейшего мистера Кенеди, ирландца, учителя английского языка, который, в свою очередь, кажется, с большим удовольствием променял бы свои занятия и свое небольшое жалованье на обязанности и пять тысяч долларов содержания первого министра гавайского
короля.
Отчего не
выпить и
королю?
Помни, что ты какой ни на
есть, а
король…
— А потому, ваше благородие, что, по моему матросскому понятию, народ здесь вовсе кроткий, и, значит,
королю надо
быть кротким, а то долго ли этих самых канаков обидеть… Они все стерпят… бунтовать не станут, хоть расказни их…
Но мичмана, по-видимому, не особенно интересует ни исторический очерк Кохинхины, ни личность анамского
короля Ту-Дука, ни резня миссионеров, ни список французских кораблей, ни цифры французских войск и их заболеваемости, ни страстные филиппики против варварского обращения с анамитами, ни лирические отступления об отвратительности войн, ни наивные пожелания, чтобы их не
было, и чтобы дикарям не мешали жить, как им угодно, и насильно не обращали в христианство.