Неточные совпадения
Он видел, что «штормяга», как он выражался, «форменный», но
понимал, что «Коршун» доброе хорошее судно, а
капитан — хороший моряк, а там все в руках господа бога.
— Деревня ты как есть глупая!.. Потопнуть?! И не такие штурмы бывают, а корабли не тонут. «Конверт» наш, небось, крепок… И опять же
капитан у нас башковатый… твердо свое дело
понимает… Погляди, какой он стоит… Нешто стоял бы он так, если бы опаска была…
И все лица словно просветлели. И когда в восемь часов утра вышел к подъему флага
капитан, все с каким-то безмолвным почтением взглядывали на него, словно бы
понимая, что он — победитель вчерашнего жестокого шторма.
Тем временем доктор вместе со старшим офицером занимались размещением спасенных.
Капитана и его помощника поместили в каюту, уступленную одним из офицеров, который перебрался к товарищу; остальных — в жилой палубе. Всех одели в сухое белье, вытерли уксусом, напоили горячим чаем с коньяком и уложили в койки. Надо было видеть выражение бесконечного счастья и благодарности на всех этих лицах моряков, чтобы
понять эту радость спасения. Первый день им давали есть и пить понемногу.
Ашанин, стоявший штурманскую вахту и бывший тут же на мостике, у компаса, заметил, что Василий Федорович несколько взволнован и беспокойно посматривает на наказанных матросов. И Ашанин, сам встревоженный, полный горячего сочувствия к своему
капитану,
понял, что он должен был испытать в эти минуты: а что, если в самом деле матросы перепьются, и придуманное им наказание окажется смешным?
— Ну, так вы
поймете, сэр, что в тот проклятый понедельник, когда я в шесть часов утра вышел наверх и увидал, что паруса на «Джеке» повисли, словно старые тряпки, и сам «Джек», — а «Джек», сэр, был отличный барк, — вставил
капитан, — неподвижно покачивается на зыби, точно сонная черепаха, я был не в духе…
— А главное, не бойтесь, Ашанин. К вам придираться не будут. Экзаменаторы ведь не корпусные крысы, — улыбался Василий Федорович. — А адмирал
понимает, что такое экзамен, — одобряюще промолвил
капитан, отпуская Ашанина.
Смотр продолжался очень долго. Были и парусное учение, и артиллерийское, и пожарная тревога, и посадка на шлюпки десанта, и стрельба в цель — и все это не оставляло желать ничего лучшего. Матросы, сразу
поняв, что адмирал занозистый и «скрипка», как почему-то внезапно окрестили они его превосходительство (вероятно вследствие скрипучего его голоса), старались изо всех сил и рвались на учениях, как бешеные, чтобы не подвести любимого своего
капитана, «голубя», и не осрамить «Коршуна».
— Отныне никто, слышите ли — никто, не смеет вас наказывать розгами или линьками и бить вас…
Поняли, ребята? — снова спросил
капитан слегка возбужденным голосом.
— А потому, что очень даже хорошо
понял, что читал сейчас
капитан.
И Ашанин отчасти
понял этот своеобразный характер, сумел оценить его достоинства и до некоторой степени извинить недостатки, и если и не сделался таким влюбленным поклонником адмирала, каким был по отношению к
капитану, то все-таки чувствовал к нему и большое уважение и симпатию.
И, зная это, все
понимали, что все-таки нужно было идти полным ходом, чтобы выручать товарища в беде, и вполне сочувствовали отважному решению
капитана.
Степан Ильич
понял это и благодарно оценил откровенность
капитана и с тонкой деликатностью, как будто не обратил внимания на эти слова, громко проговорил, с ласковой улыбкой подмигивая на Ашанина...
Тот хорошо
понял это по нетерпеливому тону
капитана и еще громче и раздражительнее крикнул...
Неточные совпадения
Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не
понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво:
— Да,
капитан. — Пантен крякнул, вытерев усы аккуратно сложенным чистым платочком. — Я все
понял. Вы меня тронули. Пойду я вниз и попрошу прощения у Никса, которого вчера ругал за потопленное ведро. И дам ему табаку — свой он проиграл в карты.
— Простите,
капитан, — ответил матрос, переводя дух. — Разрешите закусить этим… — Он отгрыз сразу половину цыпленка и, вынув изо рта крылышко, продолжал: — Я знаю, что вы любите хинную. Только было темно, а я торопился. Имбирь,
понимаете, ожесточает человека. Когда мне нужно подраться, я пью имбирную.
— Добрейший
капитан, — сказал Летика с некоторой фамильярностью, вызванной ромом, — не
понять этого может только глухой.
— В Сикарузы! — вскричал штабс-капитан, как бы ничего еще не
понимая.