Неточные совпадения
— Мы можем в Англии взять с собой в плавание учителя-англичанина, конечно, на наш общий счет, пропорционально получаемому содержанию, — деликатно
заметил капитан, которому, как знающему, учиться, однако, не предстояло. — Вероятно, все офицеры согласятся на это… Хотите?
— И хоть бы что, — продолжал Бастрюков, — Егорка только приходил в большую отчаянность… Наконец, братцы вы мои, видит Барабанов, что нет с Кирюшкиным никакого сладу и что допорет он его до смерти, пожалуй, еще в ответе будет, — адмирал у нас на эскадре законный человек был, — пошел к
капитану и докладывает: «Так
мол, и так. Никак не могу я этого мерзавца исправить; дозвольте, говорит, по форме арестантом сделать, потому, говорит, совсем беспардонный человек»…
А
капитан только махнул рукой: «Не исправите,
мол…
Молодой лейтенант, видимо, был несколько взволнован, хотя и старался скрыть это. Но Володя
заметил это волнение и в побледневшем лице лейтенанта, и в его тревожном взгляде, который то и дело пытливо всматривался то в
капитана, то в старшего штурмана, словно бы желая на их лицах прочесть, нет ли серьезной опасности, и выдержит ли корвет эту убийственную трепку.
Володя
заметил это и сказал чернявому капитанскому вестовому, чтобы тот вынес наверх
капитану пальто. Затем он торопливо поднялся по трапу и побежал на бак.
Тем временем доктор вместе со старшим офицером занимались размещением спасенных.
Капитана и его помощника
поместили в каюту, уступленную одним из офицеров, который перебрался к товарищу; остальных — в жилой палубе. Всех одели в сухое белье, вытерли уксусом, напоили горячим чаем с коньяком и уложили в койки. Надо было видеть выражение бесконечного счастья и благодарности на всех этих лицах моряков, чтобы понять эту радость спасения. Первый день им давали есть и пить понемногу.
«Но полузатопленное судно не шло ко дну: вероятно, пустые бочки, бывшие в трюме, спасли нас», — вставил
капитан, — и надежда закралась в сердца моряков, надежда, что вот-вот на горизонте покажется парус судна, которое
заметит погибавших.
— Еще в каком порядке!.. А Федотов сегодня что-то особенно громко и много ругался, — улыбаясь,
заметил капитан. — Не может отстать от этой привычки.
Старший штурман, сухой и старенький человек, проплававший большую часть своей жизни и видавший всякие виды, один из тех штурманов старого времени, которые были аккуратны, как и пестуемые ими хронометры, пунктуальны и добросовестны, с которыми, как в старину говорили,
капитану можно было спокойно спать, зная, что такой штурман не прозевает ни
мелей, ни опасных мест, вблизи которых он чувствует себя беспокойным, — этот почтенный Степан Ильич торопливо допивает свой третий стакан, докуривает вторую толстую папиросу и идет с секстаном наверх брать высоты солнца, чтобы определить долготу места.
— Ну, как ваша долгота и широта? — спросил
капитан,
заметив у Ашанина листок.
Ашанин, стоявший штурманскую вахту и бывший тут же на мостике, у компаса,
заметил, что Василий Федорович несколько взволнован и беспокойно посматривает на наказанных матросов. И Ашанин, сам встревоженный, полный горячего сочувствия к своему
капитану, понял, что он должен был испытать в эти минуты: а что, если в самом деле матросы перепьются, и придуманное им наказание окажется смешным?
— Шел я это, вашескобродие, на пристань из кабака и был я, вашескобродие, выпимши… Однако шел сам, потому от
капитана приказ — на корвет являться как следует, на своих ногах… А этот вот самый арап, вашескобродие, привязался… Лопотал, лопотал что-то по-своему — поди разбери… А затем за руку взял… я и подумай: беспременно в участок сволокет… За что,
мол?.. Ну, я и треснул арапа, это точно, вашескобродие… Отпираться не буду… А больше нечего говорить, вашескобродие, и другой вины моей не было.
— Видно, нас течением подало, Степан Ильич, —
заметил капитан. — Курс-то был проложен так, что острова не следовало увидать…
— Отныне никто, слышите ли — никто, не
смеет вас наказывать розгами или линьками и бить вас… Поняли, ребята? — снова спросил
капитан слегка возбужденным голосом.
— Это доказывает только, что его величество знает поговорку: «По одежке протягивай ножки», —
заметил, улыбаясь,
капитан, — и не грабит своих подданных, как грабят разные магараджи Индии, позволяющие себе безумную роскошь… Страна небогатая, и король получает на свое содержание очень скромные суммы, назначенные парламентом…
Один только
капитан по обыкновению был совершенно спокоен, и, по-видимому, его нисколько не пугала встреча с начальством. И, видя всю эту чистку и суету, он
замечал старшему офицеру, желая его успокоить...
— Смелый этот юноша! — отрывисто проговорил адмирал, любуясь катером Ашанина и обращаясь к стоявшему около
капитану. — Только, того и гляди, перевернется… Рифы надо брать… Пора рифы брать. Ветер все свежеет… И чего он не берет рифов! — вдруг крикнул адмирал, словно бы ужаленный, и глаза его
метали молнии, и лицо исказилось гневом. — Он с ума сошел, этот мальчишка! Набежит шквал, и его перевернет!
Отделан он был роскошно, и пассажиры, особенно пассажиры I класса, пользовались теми удобствами и тем изысканным комфортом, какими вообще щеголяют французские и английские пассажирские пароходы дальних плаваний. И содержался «Анамит» в том безукоризненном порядке, который несколько напоминал порядок на военных судах. Морской глаз Володи тотчас же это
заметил и объяснил себе чистоту и исправность коммерческого парохода тем, что
капитан и его помощники были офицеры французского военного флота.
Благодаря особой любезности
капитана «Анамита», высокого, сухощавого, молодцеватого на вид старого моряка и типичного горбоносого южанина с гладко выбритыми смуглыми щеками и седой эспаньолкой, Ашанина
поместили одного в каюту, где полагалось быть двоим.
Еще бы не торопить! Оставшись один на вахте, пока
капитан со старшим офицером пили чай в капитанской каюте, он чуть было не прозевал, что на флагманском корвете отдали рифы и ставят брамсели. И это было сделано как раз в то время, когда луна спряталась за облака и ночь стала темней. Спасибо сигнальщику, который, не спуская подзорной трубы с «Витязя»,
заметил его маневры и доложил об этом Невзорову.
— Я думал, что адмирал позже начнет гонку! — смеясь проговорил
капитан и, взглянув в бинокль,
заметил Невзорову: — А вы немного опоздали!.. «Витязь» уходит вперед…
— Ответить! — приказал Ашанину
капитан и в то же время подумал: «
Заметил, что прозевали», и решил про себя заступиться за Невзорова.
Ашанин сразу
заметил какую-то особенную тишину на палубе,
заметил взволнованно-тревожный вид вахтенного мичмана, хотя тот и старался скрыть его перед Володей в напускной отваге, увидал на мостике мрачную физиономию долговязого старшего офицера и удрученно-недовольное круглое лицо толстенького, низенького и пузатенького
капитана и легко сообразил, что адмирал только что «штормовал», а то, пожалуй, еще и «штормует», чего Ашанин в качестве приглашенного гостя, да еще собирающегося читать свое произведение, вовсе не предвидел и чему далеко не радовался.
Ашанин взглянул на адмирала. Тот, видимо, доволен, и глаза его, недавно страшные, выпученные глаза, не
мечут молний, они смотрят весело и добродушно. И Володя слышит, как адмирал говорит
капитану самым приветливым тоном...