Неточные совпадения
Лежа в койке, он долго еще
думал о том, как бы оправдать доверие Василия Федоровича, быть безукоризненным служакой и вообще быть похожим на него. И он чувствовал, что серьезно любит и море, и службу, и «Коршуна», и капитана, и товарищей, и матросов. За этот год он привязался к матросам и многому у них научился, главное — той простоте отношений и той своеобразной гуманной
морали, полной прощения и любви, которая поражала его в людях, жизнь которых была не из легких.
Неточные совпадения
Вера не вынесла бы грубой неволи и бежала бы от бабушки, как убегала за Волгу от него, Райского, словом — нет средств! Вера выросла из круга бабушкиной опытности и
морали,
думал он, и та только раздражит ее своими наставлениями или, пожалуй, опять заговорит
о какой-нибудь Кунигунде — и насмешит. А Вера потеряет и последнюю искру доверия к ней.
— Василий Нилыч, я удивляюсь вам, — сказал он, взяв Назанского за обе руки и крепко сжимая их. — Вы — такой талантливый, чуткий, широкий человек, и вот… точно нарочно губите себя.
О нет, нет, я не смею читать вам пошлой
морали… Я сам… Но что, если бы вы встретили в своей жизни женщину, которая сумела бы вас оценить и была бы вас достойна. Я часто об этом
думаю!..
— Оставить счастье в его руках, оставить его гордым обладателем…
о! может ли остановить меня какая-нибудь угроза? Вы не знаете моих мучений! вы не любили никогда, если
думали помешать мне этой холодной
моралью… в ваших жилах течет молоко, а не кровь…
Он долго и подробно рисовал прелести жизни, которую собирался устроить мне у себя в Тифлисе. А я под его говор
думал о великом несчастии тех людей, которые, вооружившись новой
моралью, новыми желаниями, одиноко ушли вперёд и встречают на дороге своей спутников, чуждых им, неспособных понимать их… Тяжела жизнь таких одиноких! Они — над землёй, в воздухе… Но они носятся в нём, как семена добрых злаков, хотя и редко сгнивают в почве плодотворной…
Не
подумайте, однако же, чтобы это в самом деле дрожало, —
о нет! все стоит спокойно и находится благополучно; но это я один дрожу всем корпусом и духом, или, как домине Галушкинский говаривал, трепещет во мне вся физика или естественность, равно и
мораль или нравственность.