Неточные совпадения
— То-то и есть… Ну и драли же его таки довольно часто, драли, можно сказать,
до бесчувствия… Жалели хорошего матроса судить судом и в арестантские роты отдавать и, значит, полагали выбить из него всю его дурь жестоким боем, братцы… Случалось, линьков по триста ему закатывали, замертво в лазарет выносили с изрытой спиной…
Каких только мучениев не принимал… Жалеешь и только диву даешься,
как это человек выносит…
И снова все показалось ему немилым, и снова морская служба потеряла всякую прелесть в его глазах. Он спустился вниз, шатаясь, дошел
до своей каюты и влез на койку. Но и лежачее положение не спасло его. После самого пребывания на свежем воздухе его,
как выражался старый штурман, «совсем разлимонило» в душной и спертой атмосфере маленькой каюты, в которой по-прежнему бедный батюшка
то стонал,
то шептал молитвы, вдруг прерываемые неприятными звуками, свидетельствовавшими о приступе морской болезни.
«Коршун» быстро прошел Английский канал, обыкновенно кишащий судами и замечательно освещенный с обеих сторон маяками, так что плавать по Английскому каналу ночью совершенно безопасно. Едешь словно по широкому проспекту, освещенному роскошными и яркими огнями маяков. Только что скроются огни одних,
как уже открываются
то постоянно светящиеся,
то перемежающиеся огни других. Так от маяка
до маяка и идет судно, вполне обеспеченное от опасности попасть на отмели, которыми усеяны берега Англии и Франции.
Отдохнув немного, моряки поехали далее. После спуска дорога снова поднималась кверху. Тропа становилась шире и лучше. Лошади пошли скорее. Опять,
как и в начале подъема,
то и дело показывались из-за зелени маленькие виллы и дачи. Вот и знаменитая вилла какого-то англичанина-банкира, выстроенная на самом хребте одной из гор. Наконец, на верхушке одного из отрогов показался и монастырь — высшее место в горах,
до которого можно добраться на лошадях. Выше можно подниматься только пешком.
Обыкновенная и прямая дорога, ведущая из города в монастырь, вьется белой лентой между дачами и садами. Она вымощена гладким камнем, и по ней все ходят или ездят в церковь.
Та же дорога через горы, по которой приехали моряки, специально назначена для иностранцев — охотников
до видов и
до сильных ощущений. Для туриста, бывшего на Мадере, эта прогулка так же обязательна,
как посещение лондонского туннеля или собора св. Петра в Риме.
А острова Зеленого мыса
тем и удобны, что лежат в полосе пассата и
как раз на перепутье большой океанской дороги, по которой ходили
до открытия Суэзского канала (а парусные суда и
до сих пор ходят) из Европы в Южную Америку, на мыс Доброй Надежды, в Австралию, в страны Дальнего Востока и обратно.
Несколько грубоватый и в
то же время крайне добродушный, напоминающий своей внешностью настоящего куперовского «морского волка», для которого море и brandy (водка) сделались необходимостью, он сообщил, что уже пятьдесят раз пересек экватор и вот теперь,
как эти проклятые штили донесут его течением
до экватора, он пересечет его в пятьдесят первый раз.
Моряком он с 16 лет, испробовав
до этого несколько профессий, после
того как оставил родительский дом в одном из маленьких городков штата Кенектикут, получив от отца три доллара.
Не избежали, несмотря на взятку, окачивания и офицеры, бывшие наверху. После
того как все матросы были вымазаны и выкупаны, Нептун велел направить брандспойт на офицеров, и все, кроме капитана, были вымочены
до нитки при дружном и веселом смехе матросов.
Некоторое нетерпение замечается и среди матросов, и они все чаще и чаще спрашивают: «Долго ли еще плыть
до места?» Им, видимо, хочется,
как говорят моряки, «освежиться»,
то есть погулять и выпить на берегу.
До Батавии оставалось всего 600 миль,
то есть суток трое-четверо хорошего хода под парусами. Бесконечный переход близился к концу. Все повеселели и с большим нетерпением ждали Батавии. Уже в кают-компании толковали о съезде на берег, назначая день прихода, и расспрашивали об этом городе у одного из офицеров, который бывал в нем в прежнее свое кругосветное плавание. Все
то и дело приставали к старому штурману с вопросами:
как он думает, верны ли расчеты?
Гром грохочет, не останавливаясь, и с неба падают огненные шары и перед
тем,
как упасть в океан, вытягиваются, сияя ослепительным блеском, и исчезают… Ураган, казалось, дошел
до полного своего апогея и кладет набок корвет и гнет мачты… Какой-то адский гул кругом.
Захарыч предвкушал удовольствие «треснуть» на берегу, но удовольствие это несколько омрачалось боязнью напиться,
как он выражался «вовсю»,
то есть
до полного бесчувствия (
как он напивался, бывало, в прежнее время), так
как командир «Коршуна» терпеть не мог, когда матросы возвращались с берега в виде мертвых тел, которые надо было поднимать на веревке со шлюпки.
— Хоть ты и виноват, а все-таки молодец, Ковшиков… Надеюсь, вперед не будешь напиваться
до бесчувствия, а
то во второй раз не так-то легко выпутаешься из беды… Ну, ступай, да оденься,
как следует.
Что же касается
до Степана Васильевича,
то, вероятно, он…
того… чересчур много выпил и не понимает,
какие пакости врет… на Ашанина.
— Ну, теперь ничего подобного нет… Вы вот сообщите вашему почтенному дядюшке,
какая разница между
тем, что он видел в 1825 году, и что вы увидите в 1861 [Ошибка в дате. Король Камеамеа посетил корвет «Калевала» в 1862 году. — Ред.]… Ну,
до свидания. Желаю весело провести время… На набережной есть хороший отель… Прежде его держал один француз…
— Всего трое из двадцати пяти человек экипажа: плотник, юнга и я… Сутки держались на обломках марса-реи… Целые сутки… Не особенно приятно… Проходивший китобой заметил наши сигналы и спустил вельбот, снял нас и довез
до Гонолулу. С
тех пор я и застрял здесь. Ну, да нечего жаловаться… делишки здесь идут хорошо с
тех пор,
как я вздумал завести здесь первую коляску…
О его вспыльчивом
до бешенства характере, о его плясках на палубе во время гнева и топтании ногами фуражки, о его «разносах» офицеров и о
том,
как он школит гардемаринов, рассказывались чуть ли не легенды.
«Все это, конечно, показывает благородство адмирала, но все-таки лучше, если бы таких выходок не было!» — думал Ашанин, имея перед глазами пример капитана. И, слушая в кают-компании разные анекдоты о «глазастом дьяволе», — так в числе многих кличек называли адмирала, — он испытывал
до некоторой степени
то же чувство страха и вместе захватывающего интереса,
какое, бывало, испытывал, слушая в детстве страшную нянину сказку.
Какое-то жуткое и вместе с
тем приятное чувство охватило Володю, когда катер, накренившись, почти чертя бортом воду, летел по рейду под парусами,
до места вытянутыми, хорошо вздувшимися, послушный воле Ашанина, который сидел на наветренном борте, на руле.
И Ашанин отчасти понял этот своеобразный характер, сумел оценить его достоинства и
до некоторой степени извинить недостатки, и если и не сделался таким влюбленным поклонником адмирала,
каким был по отношению к капитану,
то все-таки чувствовал к нему и большое уважение и симпатию.
Мало этого: миссис Уайт, видя, вероятно, к своему изумлению,
как легко сделать счастливым такого милого юношу, вдобавок вовсе не похожего на
тех грубых варваров,
какими она представляла себе русских, простерла свое благоволение
до того, что выразила желание получить от Ашанина когда-нибудь несколько строк.
Нечего и говорить, что такие знаки благоволения окончательно привели в восторг Володю, и, покрасневши
до макушки своих кудрявых волос, он, разумеется, прерывающимся от волнения голосом обещал прислать и карточку и написать письмо и, расставшись затем с англичанкой, побежал в свою каюту и стал рассматривать карточку с
тем благоговейным восторгом, с
каким один сингалезец в Сингапуре глядел в храме на статую Будды.
Множество туземных домов стояло пустыми, и Ашанин вскоре узнал, что половина туземного населения Сайгона, которого насчитывали
до 100 000, ушла из города вследствие возмущения против завоевателей, вспыхнувшего незадолго перед приездом Володи в Кохинхину, и спустя шесть месяцев после
того,
как французы после долгой войны, и войны нелегкой, вследствие тяжелых климатических условий, предписали анамскому императору в его столице Хюе мир, отобрав три провинции — Сайгон, Мито и Биен-Хоа — и двадцать миллионов франков контрибуции.
Они дошли
до китайского города, и Ашанин сразу же заметил, что китайцы в Кохинхине далеко не имеют
того забитого, униженного вида,
как в других колониях.
— Так долго ли было
до греха, доктор? — продолжал капитан. — И у нас по борту прошло судно… Помните, Степан Ильич? Если бы мы не услышали вовремя колокола… какая-нибудь минута разницы, не успей мы крикнуть рулевым положить руль на борт, было бы столкновение… Правила предписывают в таком тумане идти самым тихим ходом… А я между
тем шел самым полным…
Как видите, полный состав преступления с известной точки зрения.
Неразговорчивый в последнее время лейтенант Поленов стал оживленно рассказывать о
том,
как он возвращался из кругосветного плавания пять лет
тому назад и
как они торопились, чтобы попасть в Кронштадт
до заморозков.
Чем ближе приближался корвет к Кронштадту,
тем сильнее росло нетерпение моряков. Несмотря на
то, что Игнатий Николаевич, любовно хлопотавший в своей «машинке»,
как он нежно называл машину «Коршуна», пустил ее «вовсю», и корвет, имея еще триселя, шел узлов
до десяти, всем казалось, что «Коршун» ползет,
как черепаха, и никогда не дойдет. И каждый считал своим долгом покорить Игнатия Николаевича за
то, что ход мал.