— Ах, у меня такие чулки, — хохоча и не слушая его, говорила Людмила, — ужасно какие!
Можно подумать, что я на босые ноги башмаки надела, совсем тельного цвета. Не правда ли, ужасно смешные чулки?
Неточные совпадения
«Безобразие, —
думал Передонов: — эти певчие всегда негодяи; у черномазого мальчишки звонкий, чистый дискант, — так уж он
думает, что и в церкви
можно шептать и улыбаться».
Передонов вдруг испугался. Он
подумал, что Варвара могла и обмануть его письмом, — взяла да сама написала. Надо потребовать от нее конверт, как
можно скорее.
Долго глядя на его расторопные, отчетливые движения,
можно было
подумать, что это не живой человек, что он уже умер, или и не жил никогда, и ничего не видит в живом мире и не слышит ничего, кроме звенящих мертво слов.
А вот теперь приходится поневоле, —
думал он, — итти и объясняться. Какая тягость! Какая докука! И еще если бы
можно было напакостить там, куда он идет, а то нет ему и этого утешения.
Варвара
подумала с тоскою, что опять ей не спать долго. Хоть бы поскорее заставить его повенчаться! Вот-то
можно будет спать и ночью, и днем, — вот-то будет блаженство!
Его досадовало и страшило, что она ухмыляется: значит
думал он она и без карт может. Вот под кроватью кот жмется и сверкает зелеными глазами, — на его шерсти
можно колдовать, гладя кота впотьмах, чтобы сыпались искры. Вот под комодом мелькает опять серая недотыкомка — не Варвара ли ее подсвистывает по ночам тихим свистом, похожим на храп?
«Почем мы знаем, —
думал он, — может быть, это и
можно; наука еще не дошла, а может быть, кто-нибудь и знает. Ведь вот французы — ученый народ, а у них в Париже завелись волшебники да маги», —
думал Передонов. И страшно ему стало. «Еще лягаться начнет этот баран», —
думал он.
— А что вы
думаете, он — такой ядовитый человек, от него все
можно ожидать. Он не сам, он сторонкой, через сыновей шепнет.
Дома ждала Передонова важная новость. Еще в передней
можно было догадаться, что случилось необычное, — в горницах слышалась возня, испуганные восклицания. Пеpедонов
подумал: не все готово к обеду; увидели — он идет, испугались, торопятся. Ему стало приятно, — как его боятся! Но оказалось, что произошло другое. Варвара выбежала в прихожую и закричала...
Саша заплакал. Ему стало жаль, что о милой Людмилочке могут
думать и говорить как об особе, с которою
можно вести себя вольно и неприлично.
Можно думать, что красивенькие здания намеренно построены на унылом поле, о́бок с бедной и грязной слободой, уродливо безличные жилища которой скучно рассеяны по песку, намытому Волгой и Окой, и откуда в хмурые дни, когда с Волги дул горячий «низовой» ветер, летела серая, колючая пыль.
«Мне разрешено уехать, но я не могу теперь оставить тебя, это было бы нечестно…
Можно подумать, что я торжествую и что мне уже легко уехать: я не хочу, чтобы ты так думала… Не могу оставить потому, что ты любишь меня…»
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не будет времени
думать об этом. И как
можно и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. Ведь оно, как ты
думаешь, Анна Андреевна, теперь
можно большой чин зашибить, потому что он запанибрата со всеми министрами и во дворец ездит, так поэтому может такое производство сделать, что со временем и в генералы влезешь. Как ты
думаешь, Анна Андреевна:
можно влезть в генералы?
Простаков. Ну как, матушка, ему это
подумать? Ведь Софьюшкино недвижимое имение нам к себе придвинуть не
можно.
Есть указания, которые заставляют
думать, что аскетизм Грустилова был совсем не так суров, как это
можно предполагать с первого взгляда.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда
можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не
думая и не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.