Неточные совпадения
Затем мы в несколько минут начертали план действий и
с завтрашнего же
дня приступили к выполнению его.
Я возобновил в своей памяти проведенный
день и нашел, что, по справедливости, ничего другого не остается, как согласиться
с Глумовым.
— То-то «иногда-всегда»! за эти
дела за шиворот, да в шею! При мне
с Загорецким такой случай был — помню!
С тех пор мы совсем утеряли из вида семейство Молчалиных и, взамен того,
с каждым
днем все больше и больше прилеплялись к сыщику, который льстил нам, уверяя, что в настоящее время, в видах политического равновесия, именно только такие люди и требуются, которые умели бы глазами хлопать и губами жевать.
Хотя же по временам нашему веселью и мешали пожары, но мало-помалу мы так освоились
с этим явлением, что пожарные, бывало, свое
дело делают, а мы, как ни в чем не бывало — танцуем!
И он так мило покачал головой, что нам самим сделалось весело, какие мы, в самом
деле, хитрые! В гости не ходим, к себе никого не принимаем, а между тем… поди-ка, попробуй зазеваться
с этакими головорезами.
Но Кшепшицюльский понес в ответ сущую околесицу, так что я только тут понял, как неприятно иметь
дело с людьми, о которых никогда нельзя сказать наверное, лгут они или нет.
— Да, да… довольно-таки вы поревновали… понимаю я вас! Ну, так вот что, мой друг! приступимте прямо к
делу! Мне же и недосуг: в Эртелевом лед скалывают, так присмотреть нужно… сенатор, голубчик, там живет! нехорошо, как замечание сделает! Ну-с, так изволите видеть… Есть у меня тут приятель один… такой друг! такой друг!
— Да ведь от вас ничего такого и не потребуется, мой друг, — успокоивал он меня. — Съездите в церковь (у портного Руча вам для этого случая «пару» из тонкого сукна закажут), пройдете три раза вокруг налоя, потом у кухмистера Завитаева поздравление примете — и
дело с концом. Вы — в одну сторону, она — в другую! Мило! благородно!
— У меня есть свободного времени… да, именно три минуты я могу уделить. Конкурс открывается в три часа, теперь без пяти минут три, две минуты нужно на проезд… да, именно три минуты я имею впереди. Ну-с, так в чем же
дело?
— А вот как. У нас на практике выработалось такое правило: ежели
дело верное, то брать десять процентов
с цены иска, а ежели
дело рискованное. — то по соглашению.
Верьте, что, несмотря на свой шик, он
с каждой минутой все больше и больше погружается в тот омут, на
дне которого лежит Тарасовка.
«По
делу о взыскании 100 рублей
с мещанина Лейбы Эзельсона…»
Волей-неволей, но пришлось согласиться
с Глумовым. Немедленно начертали мы план кампании и на другой же
день приступили к его выполнению, то есть отправились в Кузьмине. Однако ж и тут полученные на первых порах сведения были такого рода, что никакого практического результата извлечь из них было невозможно. А именно, оказалось...
Через несколько
дней, часу в двенадцатом утра, мы отправились в Фонарный переулок, и так как дом Зондермана был нам знаком
с юных лет, то отыскать квартиру Балалайкина не составило никакого труда. Признаюсь, сердце мое сильно дрогнуло, когда мы подошли к двери, на которой была прибита дощечка
с надписью: Balalaikine, avocat. Увы! в былое время тут жила Дарья Семеновна Кубарева (в просторечии Кубариха)
с шестью молоденькими и прехорошенькими воспитанницами, которые называли ее мамашей.
Просторная приемная комната, в которой мы находились, смотрела холодно и безучастно, и убранство ее отличалось строгою простотой, которая совсем не согласовалась
с профессией устройства предварительных обстановок по бракоразводным
делам.
— Жалованья я получаю двадцать пять рублей в месяц, — продолжал он после краткого отдыха. — Не спорю: жалованье хорошее! но ежели принять во внимание: 1) что, по воспитанию моему, я получил потребности обширные; 2) что съестные припасы
с каждым
днем делаются дороже и дороже, так что рюмка очищенной стоит ныне десять копеек, вместо прежних пяти, — то и выходит, что о бифштексах да об котлетках мне и в помышлении держать невозможно!
— Вам кажется, господин? Но скажите по совести: может ли быть человек сыт и пьян, получая в
день одну порцию селянки, составленной из веществ загадочных и трудноваримых, и две рюмки водки, которые буфетчик
с намерением не долиивает до краев?
— К тому же, я сластолюбив, — продолжал он. — Я люблю мармелад, чернослив, изюм, и хотя входил в переговоры
с купцом Елисеевым, дабы разрешено было мне бесплатно входить в его магазины и пробовать, но получил решительный отказ; купец же Смуров, вследствие подобных же переговоров, разрешил выдавать мне в
день по одному поврежденному яблоку. Стало быть, и этого, по-вашему, милостивый государь, разумению, для меня достаточно? — вдруг обратился он ко мне.
— В том-то и
дело, что нет, милостивый государь! Увы! готовность получать оскорбления
с каждым
днем все больше и больше увеличивается, а предложение оскорблений, напротив того, в такой же пропорции уменьшается!
— Рекомендую! — пригласил нас Балалайкин, — вот эта икра презентована мне Вьюшиным за поздравление его
с днем ангела, а этот балык прислан прямо из Кокана бывшим мятежным ханом Наср-Эддином за то, что я подыскал ему невесту. Хотите, я прочту вам его рескрипт?
Взял он
с меня тысячу рублей денег да водки ведро, уложил меня на
дно лодки, прикрыл рогожкой — валяй по всем по трем!
— Все оттуда! там всему начало положено, там-с! Отыскивая для мятежных ханов невест, не много наживешь! Черта
с два — наживешь тут! Там все, и связи мои все там начались! Я теперь у всех золотопромышленников по всем
делам поверенным состою: женам шляпки покупаю, мужьям — прически. Сочтите, сколько я за это одного жалованья получаю? А рябчики сибирские? а нельма? — это не в счет! Мне намеднись купец Трапезников мамонтов зуб из Иркутска в подарок прислал — хотите, покажу?
— Помилуй, душа моя! именно из"Рюрикова вещего сна"! Мне впоследствии сам маститый историк всю эту проделку рассказывал… он по источникам ее проштудировал! Он, братец, даже
с Оффенбахом списывался: нельзя ли, мол, на этот сюжет оперетку сочинить? И если бы смерть не пресекла
дней его в самом разгаре подъятых трудов…
— Ежели протекцию имеете — ничего.
С протекцией, я вам доложу, в 1836 году, один молодой человек в женскую купальню вплыл — и тут сошло
с рук! Только извиняться на другой
день к дамам ездил.
Но этим мои злоключения не ограничились. Вскоре после того на меня обратила внимание Матрена Ивановна. Я знал ее очень давно — она в свое время была соперницей Дарьи Семеновны по педагогической части — знал за женщину почтенную, удалившуюся от
дел с хорошим капиталом и
с твердым намерением открыть гласную кассу ссуд. И вдруг, эта самая женщина начинает заговаривать… скажите, кто же своему благополучию не рад!
С тех пор"молодой человек"неотлучно
разделяет наше супружеское счастие. Он проводит время в праздности и обнаруживает склонность к галантерейным вещам. Покуда он сидит дома, Матрена Ивановна обходится со мной хорошо и снисходит к закладчикам. Но по временам он пропадает недели на две и на три и непременно уносит при этом енотовую шубу. Тогда Матрена Ивановна выгоняет меня на розыски и не впускает в квартиру до тех пор, пока"молодого человека"не приведут из участка… конечно, без шубы.
— А ежели, по обстоятельствам ваших
дел, потребуются для вас лжесвидетели, то вы во всякое время найдете их здесь… и безвозмездно! —
с своей стороны свеликодушничал Балалайкин.
— Голубчик! так ведь об таких законодательствах можно и не упоминать! Просто: нет, мол, в такой-то стране благопристойности — и
дело с концом.
— А для вида — и совсем нехорошо выйдет. Помилуйте, какой тут может быть вид! На
днях у нас обыватель один
с теплых вод вернулся, так сказывал: так там чисто живут, так чисто, что плюнуть боишься: совестно! А у нас разве так возможно? У нас, сударь, доложу вам, на этот счет полный простор должен быть дан!
Есть у меня в районе француз-перчаточник, только на
днях я ему и говорю:"смотри, Альфонс Иваныч, я к тебе
с визитом собираюсь!"–"В магазин?" — спрашивает.
— Это так точно, — согласился
с Глумовым и Очищенный, — хотя у нас трагедий и довольно бывает, но так как они, по большей части, скоропостижный характер имеют, оттого и на акты
делить их затруднительно. А притом позвольте еще доложить: как мы, можно сказать,
с малолетства промежду скоропостижных трагедиев ходим, то со временем так привыкаем к ним, что хоть и видим трагедию, а в мыслях думаем, что это просто"такая жизнь".
— Провизию надо покупать умеючи, — говорил он, — как во всяком
деле вообще необходимо
с твердыми познаниями приступать, так и тут. Знающий — выигрывает, а незнающий — проигрывает. Вот, например, ветчину, языки и вообще копченье надо в Мучном переулке приобретать; рыбу — на Мытном; живность, коли у кого времени достаточно есть, — на заставах у мужичков подстерегать. Многие у мужичков даже задаром отнимают, но я этого не одобряю.
— А я-с — во время пожара на дворе в корзинке найден был. И так как пожар произошел 2-го мая, в
день Афанасия Великого, то покойный частный пристав, Семен Иваныч, и назвал меня, в честь святого — Афанасием, а в свою честь — Семенычем. Обо мне даже
дело в консистории было: следует ли, значит, меня крестить? однако решили: не следует. Так что я доподлинно и не знаю, крещеный ли я.
— Было раз — это точно. Спас я однажды барышню, из огня вытащил, только, должно быть, не остерегся при этом. Прихожу это на другой
день к ним в дом, приказываю доложить, что, мол, тот самый человек явился, — и что же-с! оне мне
с лрислугой десять рублей выслали. Тем мой роман и кончился.
— Я, друзья, и
с заблуждающими, и
с незаблуждающими на своем веку немало
дела имел, — говорил он, — и могу сказать одно: каждый в своем роде. Заблуждающий хорош, ежели кто любит беседовать; незаблуждающий — ежели кто любит выпить или, например, на тройке в пикник проехаться!
Хозяева —
с трудом могут продышать скопившиеся внутри храпы; кучер — от сытости не отличает правую руку от левой; дворник — стоит
с метлой у ворот и брюхо об косяк чешет, кухарка — то и
дело робят родит, а лошади, раскормленные, словно доменные печи, как угорелые выскакивают из каретного сарая,
с полною готовностью вонзить дышло в любую крепостную стену.
И затем,
с согласия Парамонова, помещала избранного в нижний этаж, в качестве метрдотеля, и всем служащим в доме выдавала в этот
день по чарке водки.
Втайне Редедя рассчитывал на Дона Карлоса, который в это время поддерживал спасительное междоусобие на севере Испании. Он даже завязал
с графом Ломпопо (о нем зри выше) переговоры насчет суточных и прогонных денег; но Ломпопо заломил за комиссию пять рублей, а Редедя мог дать только три. Так это
дело и не состоялось.
— Ах, вашество! — сказал он
с чувством, — что же такое деньги? Деньги — наживное
дело! У вас есть деньги, а ват у меня или у них (он указал на Прудентова и Молодкина) и совсем их нет! Да и что за сласть в этих деньгах — только соблазн один!
Но есть подлости, согласные
с обстоятельствами
дела, и есть подлости, которые, кроме подлости, ничего в результате не дают.
впуталось в их взаимные пререкания, поощряло, прижимало, соболезновало, предостерегало. А «партии», видя это косвенное признание их существования, ожесточались все больше и больше, и теперь
дело дошло до того, что угроза каторгой есть самое обыкновенное мерило,
с помощью которого одна «партия» оценивает мнения и действия другой.
Я никак не предполагал, чтоб дезертирство Глумова могло произвести такую пустоту в моем жизненном обиходе. А между тем, случайно или неслучайно,
с его изчезновением все мои новые друзья словно сгинули. Три
дня сряду я не слышал никаких слов, кроме краткого приглашения: кушать подано! Даже паспорта ни разу не спросили, что уже ясно свидетельствовало, что я нахожусь на самом
дне реки забвения.
— И странное
дело! — заключил он, — сколько бы раз ни был человек под судом, а к нам, поступит — все судимости разом как рукой
с него снимет?
— Вы говорите: как бог пошлет? — прекрасно-с! — вот вам и цель-с! Благополучно прошел
день, спокойно — и слава богу! И завтра будет
день, и послезавтра будет
день, а вы — живите! И за границей не лучше живут! Но там — довольны, а мы — недовольны!
Еще недавно мы
с Глумовым провели
день в окрестностях Петербурга, встретили в лесу статистика, который под видом собирания грибов производил разведки.
Понятно, как я обрадовался, когда на другой
день утром пришел ко мне Глумов. Он был весел и весь сиял, хотя лицо его несколько побледнело и нос обострился. Очевидно, он прибежал
с намерением рассказать мне эпопею своей любви, но я на первых же словах прервал его. Не нынче завтра Выжлятников мог дать мне второе предостережение, а старик и девушка, наверное, уже сию минуту поджидают меня. Что же касается до племянника, то он, конечно, уж доставил куда следует статистический материал. Как теперь быть?
По этому вопросу последовало разногласие. Балалайкин говорил прямо: металлические лучше, потому что
с ними
дело чище. Я говорил: хорошо, кабы металлические, но не худо, ежели и ассигнационные. Глумов и Очищенный стояли на стороне ассигнационного рубля, прося принять во внимание, что наша"большая"публика утратила даже представление о металлическом рубле.
Таким образом все кончилось благополучно, и мы могли
с облегченным сердцем отправиться обедать к Фаинушке. Два блестящих
дела получили начало в этот достопамятный
день: во-первых, основан заравшанско-ферганский университет и, во-вторых, русскому крестьянству оказано существенное воспособление. Все это прекрасно выразил Глумов, который, указывая на Очищенного, сказал...
По моему мнению,
с этим
делом нужно покончить как можно скорее: отстрадать сколько следует и затем, заручившись свидетельством, что все просветительные обряды выполнены нами сполна, благополучно следовать дальше.