Неточные совпадения
Я летел домой,
не чувствуя ног под собою, и как только вошел в квартиру, так сейчас же упал в объятия Глумова. Я
рассказал ему все: и в каком я был ужасном положении, и как на помощь мне вдруг явилось нечто неисповедимое…
— Помилуй, душа моя! именно из"Рюрикова вещего сна"! Мне впоследствии сам маститый историк всю эту проделку
рассказывал… он по источникам ее проштудировал! Он, братец, даже с Оффенбахом списывался: нельзя ли, мол, на этот сюжет оперетку сочинить? И если бы смерть
не пресекла дней его в самом разгаре подъятых трудов…
— Отлично — что и говорить! Да, брат, изумительный был человек этот маститый историк: и науку и свистопляску — все понимал! А историю русскую как знал — даже поверить трудно! Начнет, бывало,
рассказывать, как Мстиславы с Ростиславами дрались, — ну, точно сам очевидцем был! И что в нем особенно дорого было: ни на чью сторону
не норовил! Мне, говорит, все одно: Мстислав ли Ростислава, или Ростислав Мстислава побил, потому что для меня что историей заниматься, что бирюльки таскать — все единственно!
Словом сказать, мы бы, наверное, увлеклись воспоминаниями, если б Очищенный
не напомнил, что ему предстоит еще многое
рассказать. Исполнивши это, он продолжал...
И вот сижу я однажды в"Эльдорадо", в сторонке, пью пиво, а между прочим и материал для предбудущего нумера газеты сбираю — смотрю, присаживается она ко мне. Так и так, говорит, гласную кассу ссуд открыть желаю — одобрите вы меня? — Коли капитал, говорю, имеете, так с богом! — Капитал, говорит, я имею, только вот у мировых придется разговор вести, а я, как женщина, ничего чередом
рассказать не могу! — Так для этого вам, сударыня, необходимо мужчину иметь! — Да, говорит, мужчину!
Напоминание о народной глупости внесло веселую и легкую струю в наш разговор. Сначала говорили на эту тему члены комиссии, а потом незаметно разразились и мы, и минут с десять все хором повторяли: ах, как глуп! ах, как глуп! Молодкин же, воспользовавшись сим случаем,
рассказал несколько сцен из народного быта, право, ничуть
не уступавших тем, которыми утешается публика в Александрийском театре.
— Был у меня, доложу вам, знакомый действительный статский советник, который к Дарье Семеновне по утрам хаживал, так он мне
рассказывал, почему он именно утром, а
не вечером ходит. Утром, говорит, я встал, умылся…
— В молодости я тоже был охотник поиграть, — сказал он, — да однажды мне в Лебедяни ребро за игру переломили, так я с тех пор и дал обещание
не прикасаться к этим проклятым картам. И что такое со мною в ту пору они сделали — так это даже
рассказать словами нельзя! В больнице два месяца при смерти вылежал!
— Помилуйте! — жаловался он, — ничего толком
рассказать не умеют, заставляют надевать белые перчатки, скакать сломя голову… Да вы знаете ли, что я одной клиентке в консультации должен был отказать, чтоб
не опоздать к вам… Кто мне за убытки заплатит?
Выжлятников пробыл у меня еще с час и все соблазняй.
Рассказывал, как у них хорошо: все под нумерами, и все переодетые — точь-в-точь как в водевиле «Актер, каких мало». Руководители имеют в виду благо общества и потому действуют безвозмездно, исполнители же блата общества в виду
не имеют и, взамен того, пользуются соответствующим вознаграждением.
Понятно, как я обрадовался, когда на другой день утром пришел ко мне Глумов. Он был весел и весь сиял, хотя лицо его несколько побледнело и нос обострился. Очевидно, он прибежал с намерением
рассказать мне эпопею своей любви, но я на первых же словах прервал его.
Не нынче завтра Выжлятников мог дать мне второе предостережение, а старик и девушка, наверное, уже сию минуту поджидают меня. Что же касается до племянника, то он, конечно, уж доставил куда следует статистический материал. Как теперь быть?
Прежде всего мы обратились к Очищенному. Это был своего рода Одиссей, которого жизнь представляла такое разнообразное сцепление реального с фантастическим, что можно было целый месяц прожить в захолустье, слушая его рассказы, и
не переслушать всего. Почтенный старичок охотно согласился на нашу просьбу и действительно
рассказал сказку столь несомненно фантастического характера, что я решался передать ее здесь дословно, ничего
не прибавляя и
не убавляя. Вот она.
А ежели закуски и
не будет, то, во всяком случае, Иван Иваныч
расскажет, какой с ним вчера казус был.
Иван Иваныч (выходит из совещательной камеры, доканчивая слова молитвы)…и
не лиши нас небесного твоего царствия… Петр Иваныч! Семен Иваныч! садитесь, пожалуйста! Федор Павлыч! милости просим! Да! так на чем, бишь, мы остановились? на допросе свидетелей… Вот и прекрасно. Господа головастики!
расскажите, что вам известно по этому делу?
Не стесняйтесь! хотя вы вызваны защитой, но можете свидетельствовать и против подсудимого!
Иван Иваныч. Заместитель подсудимого! вы
не имеете права тормозить правосудие! (К головастикам.) Постойте! в чем же, однако, вы признаете себя виновными, господа? Кажется, никто вас
не обвиняет… Живете вы смирно,
не уклоняетесь; ни вы никого
не трогаете, ни вас никто
не трогает… ладком да мирком — так ли я говорю? (В сторону.) Однако эти пироги… (Расстегивает потихоньку еще несколько пуговиц.) Ну-с, так
рассказывайте: что вам по делу известно?
(Хочет
рассказать анекдот из жизни Хворова, но Иван Иваныч, опасаясь,
не вышло бы какой непристойности, прерывает.)
Ночью опять являлся во сне Глумову Стыд."И даже сказал что-то, но вот хоть убей —
не упомню!" —
рассказывал мне Глумов. Да и со мной что-то было: моментально я почувствовал, что меня вдруг как бы обожгло. Очевидно, это было предостережение.
Много и кроме этого любопытного
рассказал Редедя про Египет, но иногда почему-то сдавалось, что он словно
не об Египте, а об Весьегонском уезде разговаривает. Например? и весьегонцам хочется Индию под нозе покорить, и египтянам — тоже, а зачем — ни те, ни другие
не знают. Или: и в Египте насчет недоимок строго, и в Весьегонском уезде строго, а денег ни тут, ни там — нет.
— На самом, значит, мелком месте, —
рассказывала одна чуйка другой, — только рыло и окунули, даже затылка
не замочили!..
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше
рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Бобчинский. Припомню, ей-богу, припомню. Уж
не мешайте, пусть я
расскажу,
не мешайте! Скажите, господа, сделайте милость, чтоб Петр Иванович
не мешал.
Бобчинский. А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки
не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем
расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Городничий (в сторону).Да,
рассказывай,
не знал, чем заплатить! (Вслух.)Осмелюсь ли спросить: куда и в какие места ехать изволите?
Добчинский. Я бы и
не беспокоил вас, да жаль насчет способностей. Мальчишка-то этакой… большие надежды подает: наизусть стихи разные
расскажет и, если где попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно, как фокусник-с. Вот и Петр Иванович знает.