Неточные совпадения
По обыкновению, я сейчас же полетел к Глумову. Я горел нетерпением сообщить об этом странном коллоквиуме, дабы общими силами сотворить по этому случаю совет, а затем, буде надобно, то и план действий начертать. Но Глумов уже как бы предвосхитил
мысль Алексея Степаныча. Тщательно очистив письменный стол от бумаг и книг,
в обыкновенное время загромождавших его, он сидел перед порожним пространством… и набивал папироски.
Мне не спалось, Глумов тоже ворочался с боку на бок. Но дисциплина уже сказывалась, и
мысли приходили
в голову именно все такие, какие должны приходить людям, собравшимся к ранней обедне.
Но, во всяком случае, он не умеет сдержать свою
мысль и речь
в известных границах, но непременно впадает
в расплывчивость и прибегает к околичностям.
Этих
мыслей я, впрочем, не высказывал, потому что Глумов непременно распек бы меня за них. Да я и сам, признаться, не придавал им особенного политического значения, так что был даже очень рад, когда Глумов прервал их течение, пригласив меня
в кабинет, где нас ожидал удивительной красоты «шартрез».
Действительно, все
мысли и чувства во мне до того угомонились, так сказать, дисциплинировались, что
в эту ночь я даже не ворочался на постели. Как лег, так сейчас же почувствовал, что голова моя налилась свинцом и помертвела. Какая разница с тем, что происходило
в эти же самые часы вчера!
На другой день я проснулся
в восемь часов утра, и первою моею
мыслью было возблагодарить подателя всех благ за совершившееся во мне обновление…
— Вудка буде непременно, — сказал он нам, — може и не така гарна, как
в тым месте, где моя родина есть, но все же буде. Петь вас, може, и не заставят, но
мысли, наверное, испытывать будут и для того философический разговор заведут. А после, може, и танцевать прикажут, бо у Ивана Тимофеича дочка есть… от-то слична девица!
Едва мы успели усесться, как Прудентов и Молодкин (конечно, по поручению Ивана Тимофеича),
в видах испытания нашего образа
мыслей, завели философический разговор.
Вместе с Глумовым я проводил целые утра
в делании визитов (иногда из Казанской части приходилось, по обстоятельствам, ехать на Охту), вел фривольные разговоры с письмоводителями, городовыми и подчасками о таких предметах, о которых даже
мыслить прежде решался, лишь предварительно удостоверившись, что никто не подслушивает у дверей, ухаживал за полицейскими дамами, и только скромность запрещает мне признаться, скольких из них довел я до грехопадения.
Признаюсь, и
в моей голове блеснула та же
мысль. Но мне так горько было думать, что потребуется «сие новое доказательство нашей благонадежности», что я с удовольствием остановился на другом предположении, которое тоже имело за себя шансы вероятности.
Мы с новою страстью бросились
в вихрь удовольствий, чтобы только забыть о предстоящем свидании с Иваном Тимофеичем. Но существование наше уже было подточено.
Мысль, что вот-вот сейчас позовут и предложат что-то неслыханное, вследствие чего придется, пожалуй, закупориться
в Проплеванную, — эта ужасная
мысль следила за каждым моим шагом и заставляла мешать
в кадрилях фигуры. Видя мою рассеянность, дамы томно смотрели на меня, думая, что я влюблен...
Очищенный поник головой и умолк.
Мысль, что он
в 1830 году остался сиротой, видимо, подавляла его. Слез, правда, не было видно, но
в губах замечалось нервное подергивание, как у человека, которому инстинкт подсказывает, что
в таких обстоятельствах только рюмка горькой английской может принести облегчение. И действительно, как только желание его было удовлетворено, так тотчас же почтенный старик успокоился и продолжал...
Эта
мысль решительно всех привела
в умиление, а у Очищенного даже слезы на глазах показались.
— То, да не то.
В сущности-то оно, конечно, так, да как ты прямо-то это выскажешь? Нельзя, мой друг, прямо сказать — перед иностранцами нехорошо будет — обстановочку надо придумать. Кругленько эту
мысль выразить. Чтобы и ослушник знал, что его по голове не погладят, да и принуждения чтобы заметно не было. Чтобы, значит, без приказов, а так, будто всякий сам от себя благопристойность соблюдает.
— Порядку, братец, нет.
Мысли хорошие, да
в разбивку они. Вот я давеча газету читал, так там все чередом сказано: с одной стороны нельзя не сознаться, с другой — надо признаться, а
в то же время не следует упускать из вида… вот это — хорошо!
— Иностранец — он наглый! — развивал свою
мысль Прудентов, — он забрался к себе
в квартиру и думает, что
в неприступную крепость засел. А почему, позвольте спросить? — а потому, сударь, что начальство у них против нашего много к службе равнодушнее: само ни во что не входит и им повадку дает!
— Да, господа, — сказал Глумов, — нередко и малые источники дают начало рекам, оплодотворяющим неизмеримые пространства. Так-то и мы. Пусть эта
мысль сопутствует нам
в трудах наших, и да даст она нам силу совершить предпринятое не к стыду, но к славе нашего отечества!
Пример этот навел нас на
мысль, что, независимо от уменья"понравиться",
в жизни русского человека играет немаловажную роль и волшебство.
— Да что, сударь,
в"Русскую старину"заглядывать — и нынче этого волшебства даже очень достаточно, — подтвердил Очищенный, — так довольно, что иногда человек даже не
мыслит ни о чем — ан с ним переворот.
Очищенный на мгновение потупился. Быть может, его осенила
в эту минуту
мысль, достаточно ли он сам жизненную науку проник, чтобы с уверенностью надеяться на"собственную"смерть? Однако так как печальные
мысли вообще не задерживались долго у него
в голове, то немного погодя он встряхнулся и продолжал...
Словом сказать, постепенно обмениваясь
мыслями, мы очень приятно пообедали. После обеда вздумали было
в табельку сыграть, но почтенный старик отказался наотрез.
— Имея
в виду эту цель, — формулировал общую
мысль Глумов, — я прежде всего полагал бы: статью четвертую"Общих начал"изложить
в несколько измененном виде, приблизительно так:"Внешняя благопристойность выражается
в действиях и телодвижениях обывателя; внутренняя — созидает себе храм
в сердце его, где, наряду с нею, свивает себе гнездо и внутренняя неблагопристойность, то есть злая и порочная человеческая воля.
Этот дружеский обмен
мыслей привел нас
в самое приятное расположение духа, а дабы скрепить наш союз прочно и навсегда, Прудентов и Молодкин сообщили нам краткие биографические о себе сведения, чем, разумеется, и нас вызвали на взаимность.
И так он мне показался нехорош из себя, что при одной
мысли о возможности очутиться
в роли купальщика или собирателя грибов меня тошнило.
Ну, слушал я, слушал — и вдруг мне блеснуло: а что, ежели эту самую
мысль да
в обширных размерах осуществить?
Глумов подозрительно взглянул па меня. Очевидно, у него мелькнула
в голове
мысль, не задумал ли я, пользуясь сим случаем, сюрпризом спустить Фаинушке свою дедину и отчину? Фаинушка тоже изумилась, словно и у ней что-то закружилось
в головке; а что касается до"нашего собственного корреспондента", то он прямо воскликнул...
Нет, он только будет выкрикивать бессмысленное слово и под его защитою станет сваливать
в одну кучу все разнообразие аспирации человеческой
мысли.
— Непременно, — ответил он, сразу отгадав мои
мысли. — Во-первых, она слишком разбросалась и все свои задачи потопила
в массе околичностей; во-вторых, она кровно обидела"среднего"человека, для которого вопрос о целости шкуры представляется существеннейшею задачей всей жизни.
Не к еде одной, не к одному прилично сшитому платью, а к комфорту вообще, и
в том числе к свободе
мыслить и выражать свои
мысли по-человечески.
И вот, когда он замечает, что
в его
мысль залезает шалопай, когда он убеждается, что шалопай на каждом шагу ревизует его душу, дразнит его и отравляет его существование сплетнями, — он начинает метаться и закипать.
Сумерки уже наступили, и приближение ночи пугало нас. Очищенному и"нашему собственному корреспонденту", когда они бывали возбуждены, по ночам являлись черти; прочим хотя черти не являлись, но тоже казалось, что человека легче можно сцапать
в спящем положении, нежели
в бодрственном. Поэтому мы решились бодрствовать как можно дольше, и когда я предложил, чтоб скоротать время, устроить"литературный вечер", то все с радостью ухватились за эту
мысль.
Крестьянин представлял для него, так сказать, излюбленное занятие, которое не давало заглохнуть его
мысли и
в то же время определяло его личное значение на лестнице общественной иерархии.
Наконец
в нем созрела странная
мысль: отдать имение
в аренду еврею и поселиться
в городе.
А Ошмянский, проникая его
мысль, говорил: «вашему брату тоже пальца
в рот не клади…»
Правда, что он уж был сыт по горло и даже сам нередко мечтал пуститься
в более широкое плавание, но оставалась еще одна какая-то невырубленная пустошонка, и он чувствовал смертельную тоску при одной
мысли, что она выскользнет у него из рук.
Я на нем вымещу, я его…"Но вдруг
в голове его промелькнула изумительная
мысль:"А что, ежели Мошка возьмет да скажет: довольно вы у меня, Лазарь Давыдыч,
в гостях пожили! хочу я теперича, чтоб вы уехали обратно
в Ошмяны?!"При этом предположении Лазарь не только присел, но и глаза зажмурил.
Дело совсем не
в поимке так называемых упразднителей общества, — гремели мы, которые как ни опасны, но представляют,
в сущности, лишь слепое орудие
в руках ловких людей, а
в том, чтобы самую
мысль,
мысль,
мысль человеческую окончательно упразднить.
Покуда это не сделано — ничего не сделано; ибо
в ней,
в ней,
в ней,
в этой развращающей
мысли,
в ее подстрекательствах заключается источник всех угроз.
Стыд начался с того, что на другой день утром, читая"Удобрение", мы не поверили глазам своим.
Мысль, что эту статью мы сами выдумали и сами изложили, была до такой степени далека от нас, что, прочитав ее, мы
в один голос воскликнули: однако! какие нынче статьи пишут! И почувствовали при этом такое колючее чувство, как будто нас кровно обидели.
Нас охватил испуг. Какое-то тупое чувство безвыходности, почти доходившее до остолбенения. По-видимому, мы только собирались с
мыслями и даже не задавали себе вопроса: что ж дальше? Мы не гнали из квартиры Очищенного, и когда он настаивал, чтоб его статью отправили
в типографию, то безмолвно смотрели ему
в глаза. Наконец пришел из типографии метранпаж и стал понуждать нас, но, не получив удовлетворения, должен был уйти восвояси.
Затем следовала большая передовая статья,
в которой развивалась
мысль, что по случаю предстоящих праздников пасхи предстоит усиленный спрос на яйца, что несомненно сообщит народной промышленности новый толчок.