Неточные совпадения
Отец
был, по тогдашнему времени, порядочно образован; мать — круглая невежда; отец вовсе не имел практического смысла и любил разводить на бобах, мать, напротив того, необыкновенно цепко хваталась за деловую сторону жизни, никогда вслух не загадывала, а действовала молча и наверняка; наконец, отец женился уже почти
стариком и притом никогда не обладал хорошим здоровьем, тогда как мать долгое время сохраняла свежесть, силу и красоту.
Наш поп
был полуграмотный, выслужившийся из дьячков; это
был домовитый и честный
старик, который пахал, косил, жал и молотил наряду со всеми крестьянами.
— В консистории и списки приходам ведутся, в которых у попов-стариков невесты
есть.
Имение
было небольшое, всего восемьдесят душ, и управлял им
старик Абрам Семеныч Савельцев, единственный сын которого служил в полку.
Зато земля
была отлично обработана, и от осьмидесяти душ
старик жил без нужды и даже, по слухам, успел скопить хороший капиталец.
В довершение Савельцев
был сластолюбив и содержал у себя целый гарем, во главе которого стояла дебелая, кровь с молоком, лет под тридцать, экономка Улита, мужняя жена, которую
старик оттягал у собственного мужика.
В таком положении стояло дело, когда наступил конец скитаниям за полком. Разлад между отцом и сыном становился все глубже и глубже.
Старик и прежде мало давал сыну денег, а под конец и вовсе прекратил всякую денежную помощь, ссылаясь на недостатки. Сыну, собственно говоря, не
было особенной нужды в этой помощи, потому что ротное хозяйство не только с избытком обеспечивало его существование, но и давало возможность делать сбережения. Но он
был жаден и негодовал на отца.
Наконец
старик умер, и время Николая Савельцева пришло. Улита сейчас же послала гонца по месту квартирования полка, в одну из дальних замосковных губерний; но замечено
было, что она наказала гонцу, проездом через Москву, немедленно прислать в Щучью-Заводь ее старшего сына, которому
было в то время уже лет осьмнадцать.
Все-таки там молодежь
была посерее и посолиднее и не уходила поголовно вразброд, а
старики даже любили землю; кроме своей, кортомили у сельчан их земельные участки и усердно работали.
Старого бурмистра матушка очень любила: по мнению ее, это
был единственный в Заболотье человек, на совесть которого можно
было вполне положиться. Называла она его не иначе как «Герасимушкой», никогда не заставляла стоять перед собой и
пила вместе с ним чай. Действительно, это
был честный и бравый
старик. В то время ему
было уже за шестьдесят лет, и матушка не шутя боялась, что вот-вот он умрет.
Приехали мы в Гришково, когда уж солнце закатывалось, и остановились у старого Кузьмы, о котором я еще прежде от матушки слыхивал, как об умном и честном
старике. Собственно говоря, он не держал постоялого двора, а
была у него изба чуть-чуть просторнее обыкновенной крестьянской, да особо от нее, через сенцы,
была пристроена стряпущая. Вообще помещение
было не особенно приютное, но помещики нашего околотка, проезжая в Москву, всегда останавливались у Кузьмы и любили его.
Это
был худой, совершенно лысый и недужный
старик, который ходил сгорбившись и упираясь руками в колени; но за всем тем он продолжал единолично распоряжаться в доме и держал многочисленную семью в большой дисциплине.
Но
старик упорно не делал завещания, потому что
был убежден, что вслед за завещанием должна неминуемо последовать смерть.
Матушка при этом предсказании бледнела. Она и сама только наружно тешила себя надеждой, а внутренне
была убеждена, что останется ни при чем и все дедушкино имение перейдет брату Григорью, так как его руку держит и Настька-краля, и Клюквин, и даже генерал Любягин. Да и сам Гришка постоянно живет в Москве, готовый, как ястреб, во всякое время налететь на
стариково сокровище.
Все наличные члены семьи держали при дворе дедушки представителей, так что
старик не имел платной прислуги (кроме Ипата, который жил, так сказать, «на веру»), но зато
был окружен соглядатаями.
Дядя Григорий Павлыч
был более счастлив: он приставил к дедушке камердинера Пахома, который имел доступ в спальню и, следовательно, мог отчасти наблюсти, куда
старик прячет деньги.
Но времени терять
было некогда, и она занялась выбором по деревням самых красивых девушек, которые должны
были пленить
старика.
Наконец, однако ж, матушка
была обрадована. Дедушка писал ей, что согласен прогостить полтора или два летних месяца в Малиновце, а Настасья с тем же посланным наказывала, чтобы к 10-му июня выслали за
стариком экипаж и лошадей.
— Надо помогать матери — болтал он без умолку, — надо
стариково наследство добывать! Подловлю я эту Настьку, как
пить дам! Вот ужо пойдем в лес по малину, я ее и припру! Скажу: «Настасья! нам судьбы не миновать,
будем жить в любви!» То да се… «с большим, дескать, удовольствием!» Ну, а тогда наше дело в шляпе! Ликуй, Анна Павловна! лей слезы, Гришка Отрепьев!
Дедушка молча встает с кресла и направляется в комнаты. Он страстно любит карты и готов с утра до вечера играть «ни по чем». Матушка, впрочем, этому очень рада, потому что иначе
было бы очень трудно занять
старика.
Между тем дедушка, наскоро
поевши, уже посматривает на ломберный стол. Игра возобновляется и тем же порядком длится до самого обеда, который подают, сообразуясь с привычками
старика, ровно в двенадцать часов.
— Барыня ихняя, слышь, за столом разговаривала. Григорий-то Павлыч дома не обедал, так она язык и распустила: «Верно, говорит, знаю, что у
старика миллион
есть!»
В начале шестого подают чай, и ежели время вёдреное, то дедушка
пьет его на балконе. Гостиная выходит на запад, и
старик любит понежиться на солнышке. Но в сад он, сколько мне помнится, ни разу не сходил и даже в экипаже не прогуливался. Вообще сидел сиднем, как и в Москве.
Время между чаем и ужином самое томительное. Матушка целый день провела на ногах и, видимо, устала. Поэтому, чтоб занять
старика, она устраивает нечто вроде домашнего концерта. Марья Андреевна садится за старое фортепьяно и разыгрывает варьяции Черни. Гришу заставляют
петь: «Я пойду-пойду косить…» Дедушка слушает благосклонно и выражает удовольствие.
Это
старик лет шестидесяти пяти, бодрый, живой и такой крепыш, что, кажется, износу ему не
будет.
И дети его точно так же
будут копить — в этом нет никакого сомнения, так что
старик Любягин может умереть спокойно.
Бьет десять.
Старик допивает последнюю чашку и начинает чувствовать, что глаза у него тяжелеют. Пора и на боковую. Завтра у Власия главный престольный праздник, надо к заутрене
поспеть.
— А не пойдешь, так сиди в девках. Ты знаешь ли, старик-то что значит? Молодой-то пожил с тобой — и пропал по гостям, да по клубам, да по цыганам. А
старик дома сидеть
будет, не надышится на тебя! И наряды и уборы… всем на свете для молодой жены пожертвовать готов!
Не
будучи в состоянии угомонить этот тайный голос, она бесцельно бродила по опустелым комнатам, вглядывалась в церковь, под сенью которой раскинулось сельское кладбище, и припоминала.
Старик муж в могиле, дети разбрелись во все стороны, старые слуги вымерли, к новым она примениться не может… не пора ли и ей очистить место для других?
— Что ж, что в поневе! И все бабы так ходят.
Будешь баба, по-бабьему и одеваться
будешь. Станешь бабью работу работать, по домашеству
старикам помогать — вот и обойдется у вас. Неужто ж лучше с утра до вечера, не разгибаючи спины, за пяльцами сидеть?
— Не смыслит еще он,
стариков боится. Ты бы опять… — начала
было Акулина, но поняла, что ждать больше нечего, и прибавила: — Вот ведь какой узел вышел, и не сообразишь, как его развязать!
Болело ли сердце
старика Сергеича о погибающем сыне — я сказать не могу, но, во всяком случае, ему
было небезызвестно, что с Сережкой творится что-то неладное. Может
быть, он говорил себе, что в «ихнем» звании всегда так бывает. Бросят человека еще несмысленочком в омут — он и крутится там. Иной случайно вынырнет, другой так же случайно погибнет — ничего не поделаешь. Ежели идти к барыне, просить ее, она скажет: «Об чем ты просишь? сам посуди, что ж тут поделаешь?.. Пускай уж…»
Положим,
старики виноваты: не все они олицетворяли собой тип благопопечительных патриархов — в этом уж почти единодушно стали сознаваться, — но за что же дети
будут страдать?
В 1865 году мне пришлось побывать в нашем захолустье. В один из небольших церковных праздников отправился я к обедне в тот самый приход, к которому принадлежали и Пустотеловы. Церковь
была совершенно пуста; кроме церковного причта да старосты, я заметил только двух богомольцев, стоявших на небольшом возвышении, обтянутом потемневшим и продырявленным красным сукном. То
были старики Пустотеловы.
Старики Бурмакины жили радушно, и гости ездили к ним часто. У них
были две дочери, обе на выданье; надо же
было барышням развлеченье доставить. Правда, что между помещиками женихов не оказывалось, кроме закоренелых холостяков, погрязших в гаремной жизни, но в уездном городе и по деревням расквартирован
был кавалерийский полк, а между офицерами и женихов присмотреть не в редкость бывало. Стало
быть, без приемов обойтись никак нельзя.
Пришлось обращаться за помощью к соседям. Больше других выказали вдове участие
старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между тем росли и из хорошеньких девочек сделались красавицами невестами. В особенности, как я уж сказал, красива
была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо
было думать об женихах, и тут началась для вдовы целая жизнь тревожных испытаний.
Встретившись с Людмилой в доме своих
стариков, Бурмакин сразу
был поражен ее красотой.
Старики Бурмакины хвалили Милочку. Они отзывались об ней как о девушке тихой, уживчивой, которая несколько лет сряду
была почти членом их семьи, и никогда никакой неприятности они от нее не видали. Правда, что она как будто простовата, — ну, да это пройдет. Выйдет замуж за хорошего человека и разом очнется.
Но вот наконец его день наступил. Однажды, зная, что Милочка гостит у родных, он приехал к ним и, вопреки обыкновению, не застал в доме никого посторонних.
Был темный октябрьский вечер; комната едва освещалась экономно расставленными сальными огарками;
старики отдыхали; даже сестры точно сговорились и оставили Людмилу Андреевну одну. Она сидела в гостиной в обычной ленивой позе и не то дремала, не то о чем-то думала.
Когда
старики Бурмакины проснулись, сын их уже
был женихом. Дали знать Калерии Степановне, и вечер прошел оживленно в кругу «своих». Валентин Осипович вышел из обычной застенчивости и охотно дозволял шутить над собой, хотя от некоторых шуток его изрядно коробило. И так как приближались филипповки, то решено
было играть свадьбу в рожественский мясоед.
Покуда они разговаривали, между
стариками завязался вопрос о приданом. Калерия Степановна находилась в большом затруднении. У Милочки даже белья сносного не
было, да и подвенечное платье сшить
было не на что. А платье нужно шелковое, дорогое — самое простое приличие этого требует. Она не раз намекала Валентину Осиповичу, что бывают случаи, когда женихи и т. д., но жених никаких намеков решительно не понимал. Наконец
старики Бурмакины взяли на себя объясниться с ним.
В начале рожественского мясоеда сыграли свадьбу. Валентин заявлял желание, чтобы посаженым отцом у него
был староста Влас, а посаженой матерью ключница Ненила; но тут уж и
старики Бурмакины взбунтовались, а Милочка даже расплакалась.
Тем не менее домашняя неурядица
была настолько невыносима, что Валентин Осипович, чтоб не
быть ее свидетелем, на целые дни исчезал к родным.
Старики Бурмакины тоже догадались, что в доме сына происходят нелады, и даже воздерживались отпускать в Веригино своих дочерей. Но, не одобряя поведения Милочки, они в то же время не оправдывали и Валентина.
— Так по-людски не живут, — говорил
старик отец, — она еще ребенок, образования не получила, никакого разговора, кроме самого обыкновенного, не понимает, а ты к ней с высокими мыслями пристаешь, молишься на нее. Оттого и глядите вы в разные стороны. Только уж что-то рано у вас нелады начались; не надо
было ей позволять гостей принимать.
При
стариках (оба, и отец и мать,
были пьяненькие) хозяйство пришло в упадок, так что надо
было совсем новые порядки завести.
Положение
было безвыходное, почти трагическое, и служило предметом бесконечных россказней, в которых играла главную роль мучительная семейная свара, в смешливый час устроенная беспутным
стариком.