Неточные совпадения
Дед мой, гвардии сержант Порфирий Затрапезный, был
одним из взысканных фортуною и владел значительными поместьями. Но так как от него родилось много детей — сын и девять дочерей, то отец мой, Василий Порфирыч, за выделом сестер, вновь спустился на степень дворянина средней
руки. Это заставило его подумать о выгодном браке, и, будучи уже сорока лет, он женился на пятнадцатилетней купеческой дочери, Анне Павловне Глуховой, в чаянии получить за нею богатое приданое.
Лицо Анны Павловны мгновенно зеленеет; губы дрожат, грудь тяжело дышит,
руки трясутся. В
один прыжок она подскакивает к Кирюшке.
Пристяжные завиваются, дышловые грызутся и гогочут, едва сдерживаемые сильною
рукою кучера Алемпия; матушка трусит и крестится, но не может отказать себе в удовольствии проехаться в этот день на стоялых жеребцах, которые в
один миг домчат ее до церкви.
Отец, с полштофом в
одной руке и рюмкой в другой, принимает поздравления и по очереди подносит по рюмке водки поздравляющим.
Да и
один ли оброк? ежели к такому имению да приложить
руки, так и других полезных статей немало найдется.
С
одной стороны, она сознавала зыбкость своих надежд; с другой, воображение так живо рисовало картины пыток и истязаний, которые она обещала себе осуществить над мужем, как только случай развяжет ей
руки, что она забывала ужасную действительность и всем существом своим переносилась в вожделенное будущее.
В старину Заболотье находилось в полном составе в
одних руках у князя Г., но по смерти его оно распалось между троими сыновьями. Старшие два взяли по равной части, а младшему уделили половинную часть и вдобавок дали другое имение в дальней губернии.
Замечательно, что среди общих симпатий, которые стяжал к себе Половников,
один отец относился к нему не только равнодушно, но почти гадливо. Случайно встречаясь с ним, Федос обыкновенно подходил к нему «к ручке», но отец проворно прятал
руки за спину и холодно произносил: «Ну, будь здоров! проходи, проходи!» Заочно он называл его не иначе как «кобылятником», уверял, что он поганый, потому что сырое кобылье мясо жрет, и нетерпеливо спрашивал матушку...
Он встретил нас у ворот, держа
одну руку над глазами и стараясь рассмотреть, кого Бог послал.
— Отчего не к
рукам! От Малиновца и пятидесяти верст не будет. А имение-то какое! Триста душ, земли довольно, лесу
одного больше пятисот десятин; опять река, пойма, мельница водяная… Дом господский, всякое заведение, сады, ранжереи…
Мне и до сих пор памятна эта дорога с вереницами пешеходов, из которых
одни шли с котомками за плечьми и палками в
руках, другие в стороне отдыхали или закусывали.
Слово «миллион» повергает матушку в еще большую задумчивость. Она долгое время молча смотрит в окно и барабанит
рукой по столу, но в голове у нее, очевидно, царит
одно слово: «Миллион!»
В час или выезжают, или ожидают визитов. В последнем случае сестра выходит в гостиную, держа в
одной руке французскую книжку, а в другой — ломоть черного хлеба (завтрака в нашем доме не полагается), и садится, поджавши ноги, на диван. Она слегка нащипывает себе щеки, чтобы они казались румяными.
Не могу с точностью определить, сколько зим сряду семейство наше ездило в Москву, но, во всяком случае, поездки эти, в матримониальном смысле, не принесли пользы. Женихи, с которыми я сейчас познакомил читателя, были единственными, заслуживавшими название серьезных; хотя же, кроме них, являлись и другие претенденты на
руку сестрицы, но они принадлежали к той мелкотравчатой жениховской массе, на которую ни
одна добрая мать для своей дочери не рассчитывает.
Семен Гаврилович Головастиков был тоже вдовец и вдобавок не имел
одной руки, но сестрица уже не обращала вниманья на то, целый ли будет у нее муж или с изъяном. К тому же у нее был налицо пример тетеньки; у последней был муж колченогий.
Сестрица послушалась и была за это вполне вознаграждена. Муж ее
одной рукой загребал столько, сколько другому и двумя не загрести, и вдобавок никогда не скрывал от жены, сколько у него за день собралось денег. Напротив того, придет и покажет: «Вот, душенька, мне сегодня Бог послал!» А она за это рожала ему детей и была первой дамой в городе.
Одна из девушек побежала исполнить приказание, а матушка осталась у окна, любопытствуя, что будет дальше. Через несколько секунд посланная уж поравнялась с балагуром, на бегу выхватила из его
рук гармонику и бросилась в сторону. Иван ударился вдогонку, но, по несчастью, ноги у него заплелись, и он с размаху растянулся всем туловищем на землю.
— Вряд ли он и косу в
руку взять умеет, — предупреждал Федот, — грех только с ним
один.
Проходит еще года три; Сережка уж начинает показываться на красном дворе. Сплетясь
руками с другими ровесниками мальчишками, он несется вскачь из
одного конца в другой, изображая из себя то коренную, то пристяжную, и предается этому удовольствию до тех пор, пока матушка, выведенная из терпенья, не крикнет из окна...
Одним утром Струнников пришел в хлев, в котором неподвижно был распростерт обреченный бычок, приказал поднять его, собственными
руками прощупал тушу и сделал ребром ладони промер частей, приговаривая: «задняя нога, другая нога, котлеты, грудина, печенка» и т. д.
— И то сказать… Анна Павловна с тем и встретила, — без тебя, говорит, как без
рук, и плюнуть не на что! Людям, говорит, дыхнуть некогда, а он по гостям шляется! А мне, признаться, одолжиться хотелось. Думал, не даст ли богатая барыня хоть четвертачок на бедность. Куда тебе! рассердилась, ногами затопала! — Сиди, говорит,
один, коли пришел! — заниматься с тобой некому. А четвертаков про тебя у меня не припасено.
И действительно, он начал наблюдать и прислушиваться. В Последовке страх покамест еще не исчез, и крестьяне безмолвствовали, но на стороне уж крупненько поговаривали. И вот он однажды заманил
одного «тявкушу» и выпорол. Конечно, это сошло ему с
рук благополучно, — сосед, владелец «тявкуши», даже поблагодарил, — но все уж начали потихоньку над ним посмеиваться.
Однажды, выйдя случайно из кабинета, он застал следующую сцену: в гостиной Милочка, держа с
одной стороны за
руку пана Туровского, с другой — пана Бандуровского, отплясывала перед трюмо пятую фигуру кадрили.
Призвали наконец и доктора, который своим появлением только напугал больную. Это был
один из тех неумелых и неразвитых захолустных врачей, которые из всех затруднений выходили с честью при помощи формулы: в известных случаях наша наука бессильна. Эту формулу высказал он и теперь: высказал самоуверенно, безапелляционно и, приняв из
рук Степаниды Михайловны (на этот раз трезвой) красную ассигнацию, уехал обратно в город.
— То-то! ты у меня это помни! я и сама
одной рукой трехпудовую гирю поднять могу! так тебя кулачищем окрещу, что света невзвидишь!
Обыкновенно в углу залы садилась
одна из гувернанток и выкликала: «Ворона летит! воробей летит!» — и вдруг, совсем неожиданно: «Анна Ивановна летит!» Ежели слово «летит» было употреблено в применении к действительно летающему предмету, то играющие должны были поднимать
руку; если же оно было употреблено неподлежательно, то
руку поднимать не следовало.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет
рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни
один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул
рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В
одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Дрожу, гляжу на лекаря: // Рукавчики засучены, // Грудь фартуком завешана, // В
одной руке — широкий нож, // В другой ручник — и кровь на нем, // А на носу очки!