Неточные совпадения
Все это очень кстати случилось как раз во время великого поста, и хотя великопостные дни, в смысле крепостной страды и заведенных порядков, ничем не отличались в нашем
доме от обыкновенных дней, кроме того, что господа кушали «грибное», но все-таки как будто становилось посмирнее.
Там уже стоит старик отец и ждет сестриц. Матушка на крыльцо не выходит и встречает сестриц в раскрытых дверях лакейской. Этот обряд встречи установился с тех пор, как власть в
доме от тетенек перешла безраздельно к матушке.
Хотя Марья Порфирьевна имела собственную усадьбу «Уголок», в тридцати пяти верстах
от нас, но
дом в ней был так неуютен и ветх, что жить там, в особенности зимой, было совсем невозможно.
Действительно, не успел наступить сентябрь, как
от Ольги Порфирьевны пришло к отцу покаянное письмо с просьбой пустить на зиму в Малиновец. К этому времени матушка настолько уже властвовала в
доме, что отец не решился отвечать без ее согласия.
Дом был одноэтажный, с мезонином, один из тех форменных
домов, которые сплошь и рядом встречались в помещичьих усадьбах; разница заключалась только в том, что помещичьи
дома были большею частью некрашеные, почернелые
от старости и недостатка ремонта, а тут даже снаружи все глядело светло и чисто, точно сейчас ремонтированное.
После этого я уже не видал тетеньки Раисы Порфирьевны, но она жила еще долго. Выкормив Сашеньку в меру взрослой девицы, выдала ее замуж за «хорошего» человека, но не отпустила
от себя, а приняла зятя в
дом. Таким образом, мечты ее осуществились вполне.
— Отчего не к рукам!
От Малиновца и пятидесяти верст не будет. А имение-то какое! Триста душ, земли довольно, лесу одного больше пятисот десятин; опять река, пойма, мельница водяная…
Дом господский, всякое заведение, сады, ранжереи…
Матушка частенько подходила к дверям заповедных комнат, прислушивалась, но войти не осмеливалась. В
доме мгновенно все стихло, даже в отдаленных комнатах ходили на цыпочках и говорили шепотом. Наконец часов около девяти вышла
от дедушки Настасья и сообщила, что старик напился чаю и лег спать.
В то время больших
домов, с несколькими квартирами, в Москве почти не было, а переулки были сплошь застроены небольшими деревянными
домами, принадлежавшими дворянам средней руки (об них только и идет речь в настоящем рассказе, потому что так называемая грибоедовская Москва, в которой преимущественно фигурировал высший московский круг, мне совершенно неизвестна, хотя несомненно, что в нравственном и умственном смысле она очень мало разнилась
от Москвы, описываемой мною).
Зато всякий раз, когда мне случалось быть в саду, я нарочно ходил взад и вперед вдоль фасада
дома, замедлял шаги перед окном заповедной каморки и вглядывался в затканные паутиной стекла, скрывавшие
от меня ее внутренность.
Ранним осенним утром, было еще темно, как я был разбужен поднявшеюся в
доме беготнею. Вскочив с постели, полуодетый, я сбежал вниз и
от первой встретившейся девушки узнал, что Мавруша повесилась.
Ермолай был такой же бессознательно развращенный человек, как и большинство дворовых мужчин; стало быть, другого и ждать
от него было нельзя. В Малиновце он появлялся редко, когда его работа требовалась по
дому, а большую часть года ходил по оброку в Москве. Скука деревенской жизни была до того невыносима для московского лодыря, что потребность развлечения возникала сама собой. И он отыскивал эти развлечения, где мог, не справляясь, какие последствия может привести за собой удовлетворение его прихоти.
В то время ходили слухи о секте «бегунов», которая переходила из деревни в деревню, взыскуя вышнего градаи скрываясь
от преследования властей в овинах и подпольях крестьянских
домов.
Через несколько часов о Сережке уже никто в
доме не упоминает, а затем, чем дальше, тем глубже погружается он в пучину забвения. Известно только, что Аксинья кормит его грудью и раза два приносила в церковь под причастие. Оба раза, проходя мимо крестной матери, она замедляла шаг и освобождала голову младенца
от пеленок, стараясь обратить на него внимание «крестной»; но матушка оставалась равнодушною и в расспросы не вступала.
Сверх того, барышни были большие любительницы стихов, и не было
дома (с барышнями), в котором не существовало бы объемистого рукописного сборника или альбома, наполненных произведениями отечественной поэзии, начиная
от оды «Бог» и кончая нелепым стихотворением: «На последнем я листочке».
Дом его наполнится веселым шумом, и он, как и в прежние годы, на практике докажет соседям, что и
от восьмидесяти душ, при громадной семье, можно и тебе и другим удовольствие доставить.
Поэтому в
доме стариков было всегда людно. Приезжая туда, Бурмакин находил толпу гостей, преимущественно офицеров, юнкеров и барышень, которыми наш уезд всегда изобиловал. Валентин был сдержан, но учтив; к себе не приглашал, но не мог уклониться
от знакомств, потому что родные почти насильственно ему их навязывали.
Одно горе —
от приемов она должна была совсем отказаться: и средств нет, и
дом никуда не годится.
— Ах, что вы! как же это так! А впрочем, разве для вас! по крайней мере, вы пунш себе сделаете, как
дома. А нам не нужно: мы
от чаю совсем отвыкли!
Рождественское утро начиналось спозаранку. В шесть часов, еще далеко до свету, весь
дом был в движении; всем хотелось поскорее «отмолиться», чтобы разговеться. Обедня начиналась ровно в семь часов и служилась наскоро, потому что священнику, независимо
от поздравления помещиков, предстояло обойти до обеда «со святом» все село. Церковь, разумеется, была до тесноты наполнена молящимися.
Все в
доме смотрело сонно, начиная с матушки, которая, не принимая никаких докладов, не знала, куда деваться
от скуки, и раз по пяти на дню ложилась отдыхать, и кончая сенными девушками, которые, сидя праздно в девичьей, с утра до вечера дремали.
Масленицу проводили
дома. Все были настолько возбуждены, что казалось рискованным перейти прямо к безмолвию и сосредоточенности Великого поста. Поэтому Масленицей пользовались, как удобным переходным временем, чтобы отдохнуть
от трехмесячной сутолоки и изгнанием мяса из кулинарного обихода подготовить желудок к принятию грибной пищи.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в
доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу,
от простоты души предложил.
Помалчивали странники, // Покамест бабы прочие // Не поушли вперед, // Потом поклон отвесили: // «Мы люди чужестранные, // У нас забота есть, // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила
от еды.
— У нас забота есть. // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила
от еды. // Ты дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По правде и по разуму, // Как должно отвечать, // Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…
Идем по делу важному: // У нас забота есть, // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила
от еды.
«Мы люди чужестранные, // Давно, по делу важному, // Домишки мы покинули, // У нас забота есть… // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила
от еды…»