Неточные совпадения
Даже соседи это
знали и никогда к нам, в отсутствие
матушки, не ездили.
Об отцовском имении мы не поминали, потому что оно, сравнительно, представляло небольшую часть общего достояния и притом всецело предназначалось старшему брату Порфирию (я в детстве его почти не
знал, потому что он в это время воспитывался в московском университетском пансионе, а оттуда прямо поступил на службу); прочие же дети должны были ждать награды от
матушки.
Матушка, благодаря наушникам,
знала об этих детскихразговорах и хоть не часто (у ней было слишком мало на это досуга), но временами обрушивалась на брата Степана.
Так что ежели, например, староста докладывал, что хорошо бы с понедельника рожь жать начать, да день-то тяжелый, то
матушка ему неизменно отвечала: «Начинай-ко, начинай! там что будет, а коли, чего доброго, с понедельника рожь сыпаться начнет, так кто нам за убытки заплатит?» Только черта боялись; об нем говорили: «Кто его
знает, ни то он есть, ни то его нет — а ну, как есть?!» Да о домовом достоверно
знали, что он живет на чердаке.
Вечером
матушка сидит, запершись в своей комнате. С села доносится до нее густой гул, и она боится выйти,
зная, что не в силах будет поручиться за себя. Отпущенные на праздник девушки постепенно возвращаются домой… веселые. Но их сейчас же убирают по чуланам и укладывают спать.
Матушка чутьем угадывает эту процедуру, и ой-ой как колотится у нее в груди всевластное помещичье сердце!
В одно прекрасное утро
матушка призвала к себе повара и сама заказала ему обед, так что когда сестрица Ольга Порфирьевна
узнала об этом, то совершившийся факт уже был налицо.
— Может, другой кто белены объелся, — спокойно ответила
матушка Ольге Порфирьевне, — только я
знаю, что я здесь хозяйка, а не нахлебница. У вас есть «Уголок», в котором вы и можете хозяйничать. Я у вас не гащивала и куска вашего не едала, а вы, по моей милости, здесь круглый год сыты. Поэтому ежели желаете и впредь жить у брата, то живите смирно. А ваших слов, Марья Порфирьевна, я не забуду…
Марья Порфирьевна пыталась ограждать себя от последней тем, что мазала на дверях чердаков кресты, но
матушка,
узнав об этом, приказала вымыть двери и пригрозила сестрицам выпроводить их из Малиновца.
Матушка, конечно,
знала, что между этими мальчишками есть и «свои», но ничего не могла поделать.
Я не следил, конечно, за сущностью этих дел, да и впоследствии
узнал об них только то, что большая часть была ведена бесплодно и стоила
матушке немалых расходов. Впрочем, сущность эта и не нужна здесь, потому что я упоминаю о делах только потому, что они определяли характер дня, который мы проводили в Заболотье. Расскажу этот день по порядку.
Затем, без ведома
матушки, являлась и провизия, как я
узнал после, задаром приобретаемая на счет лавочников.
Разговоры подобного рода возобновлялись часто и по поводу не одной Поздеевки, но всегда келейно, чтобы не вынести из избы сору и не обнаружить матушкиных замыслов. Но нельзя было их скрыть от Могильцева, без которого никакое дело не могло обойтись, и потому нередко противная сторона довольно подробно
узнавала о планах и предположениях
матушки.
Вечер снова посвящался делам. Около вечернего чая являлся повар за приказаниями насчет завтрашнего обеда. Но
матушка,
зная, что в Заболотье она, в кулинарном отношении, зависит от случайности, неизменно давала один и тот же ответ...
— А я почем
знаю! — крикнула
матушка, прочитав бумагу, — на лбу-то у тебя не написано, что ты племянник! Может быть, пачпорт-то у тебя фальшивый? Может, ты беглый солдат! Убил кого-нибудь, а пачпорт украл!
Два раза (об этом дальше)
матушке удалось убедить его съездить к нам на лето в деревню; но, проживши в Малиновце не больше двух месяцев, он уже начинал скучать и отпрашиваться в Москву, хотя в это время года одиночество его усугублялось тем, что все родные разъезжались по деревням, и его посещал только отставной генерал Любягин, родственник по жене (единственный генерал в нашей семье), да чиновник опекунского совета Клюквин, который занимался его немногосложными делами и один из всех окружающих
знал в точности, сколько хранится у него капитала в ломбарде.
— Тихоня-тихоня, а подцепил себе б — ку, и живет да поживает! — говорила
матушка, — ни отца, ни родных, никого
знать не хочет.
Матушка не была особенно удачлива в этом отношении: ей досталось на долю поставить отцу повара и людскую кухарку, которые только стороной могли
узнавать о происходившем.
Матушка была нетерпелива и ежеминутно хотела
знать положение дел, так что Стрелков являлся каждый вечер и докладывал.
Приехало целых четыре штатских генерала, которых и усадили вместе за карты (говорили, что они так вчетвером и ездили по домам на балы); дядя пригласил целую кучу молодых людей; между танцующими мелькнули даже два гвардейца, о которых
матушка так-таки и не допыталась
узнать, кто они таковы.
Зато сестру одевали как куколку и приготовляли богатое приданое. Старались делать последнее так, чтоб все
знали, что в таком-то доме есть богатая невеста. Кроме того,
матушка во всеуслышанье объявляла, что за дочерью триста незаложенных душ и надежды в будущем.
Во-вторых, он
знал, что
матушка страстно любит старшую дочь, и рассчитывал, что дело не ограничится первоначально заявленным приданым и что он успеет постепенно выманить вдвое и втрое.
Впрочем, я лично
знал только быт оброчных крестьян, да и то довольно поверхностно.
Матушка охотно отпускала нас в гости к заболотским богатеям, и потому мы и насмотрелись на их житье. Зато в Малиновце нас не только в гости к крестьянам не отпускали, но в праздники и на поселок ходить запрещали. Считалось неприличным, чтобы дворянские дети приобщались к грубому мужицкому веселью. Я должен, однако ж, сказать, что в этих запрещениях главную роль играли гувернантки.
Не
знаю, понимала ли Аннушка, что в ее речах существовало двоегласие, но думаю, что если б
матушке могло прийти на мысль затеять когда-нибудь с нею серьезный диспут, то победительницею вышла бы не раба, а госпожа.
— Нечего сказать, нещечко взял на себя Павлушка! — негодовала
матушка, постепенно забывая кратковременную симпатию, которую она выказала к новой рабе, — сидят с утра до вечера, друг другом любуются; он образа малюет, она чулок вяжет. И чулок-то не барский, а свой! Не
знаю, что от нее дальше будет, а только ежели… ну уж не
знаю! не
знаю! не
знаю!
Не
знаю, однако ж, успела ли бы выполнить
матушка свое решение не встречаться с строптивым рабом, если б не выручил ее кучер Алемпий, выпросив Ваньку-Каина на конюшню.
Но вот одним утром пришел в девичью Федот и сообщил Акулине, чтоб Матренка готовилась: из Украины приехал жених. Распорядиться, за отсутствием
матушки, было некому, но общее любопытство было так возбуждено, что Федота упросили показать жениха, когда барин после обеда ляжет отдыхать. Даже мы, дети, высыпали в девичью посмотреть на жениха,
узнавши, что его привели.
Отец едва ли даже
знал о его болезни, а
матушка рассуждала так: «Ничего! отлежится к весне! этакие-то еще дольше здоровых живут!» Поэтому, хотя дворовые и жалели его, но, ввиду равнодушия господ, боялись выказывать деятельное сочувствие.
Он выпрашивает у хозяина денег на оброк, и на первый раз полностью относит их Стрелкову (доверенный
матушки, см. XIV главу): пускай, дескать, барыня
знает, каков таков есть Сережка-портной!
Все в доме смотрело сонно, начиная с
матушки, которая, не принимая никаких докладов, не
знала, куда деваться от скуки, и раз по пяти на дню ложилась отдыхать, и кончая сенными девушками, которые, сидя праздно в девичьей, с утра до вечера дремали.
Неточные совпадения
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и
матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не
знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Пришел с тяжелым молотом // Каменотес-олончанин, // Плечистый, молодой: // — И я живу — не жалуюсь, — // Сказал он, — с женкой, с
матушкой // Не
знаем мы нужды!
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о
матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в сердце мальчика // С любовью к бедной матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо
знал уже, // Кому отдаст всю жизнь свою // И за кого умрет.
Еремеевна(заплакав). Я не усердна вам,
матушка! Уж как больше служить, не
знаешь… рада бы не токмо что… живота не жалеешь… а все не угодно.
Г-жа Простакова. О
матушка!
Знаю, что ты мастерица, да лих не очень тебе верю. Вот, я чаю, учитель Митрофанушкин скоро придет. Ему велю…