Неточные совпадения
Одним словом, в
общей массе измученных людей
был самым измученным.
Разумеется, у помещиков более зажиточных (между прочим, и у нас) усадьбы
были обширнее, но
общий тип для всех существовал один и тот же.
Ибо
общий уклад пошехонской дворянской жизни
был везде одинаков, и разницу обусловливали лишь некоторые частные особенности, зависевшие от интимных качеств тех или других личностей.
Хотя в нашем доме
было достаточно комнат, больших, светлых и с обильным содержанием воздуха, но это
были комнаты парадные; дети же постоянно теснились: днем — в небольшой классной комнате, а ночью — в
общей детской, тоже маленькой, с низким потолком и в зимнее время вдобавок жарко натопленной.
Ни в характерах, ни в воспитании, ни в привычках супругов не
было ничего
общего, и так как матушка
была из Москвы привезена в деревню, в совершенно чуждую ей семью, то в первое время после женитьбы положение ее
было до крайности беспомощное и приниженное.
Я, лично, рос отдельно от большинства братьев и сестер (старше меня
было три брата и четыре сестры, причем между мною и моей предшественницей-сестрой
было три года разницы) и потому менее других участвовал в
общей оргии битья, но, впрочем, когда и для меня подоспела пора ученья, то, на мое несчастье, приехала вышедшая из института старшая сестра, которая дралась с таким ожесточением, как будто мстила за прежде вытерпенные побои.
Об отцовском имении мы не поминали, потому что оно, сравнительно, представляло небольшую часть
общего достояния и притом всецело предназначалось старшему брату Порфирию (я в детстве его почти не знал, потому что он в это время воспитывался в московском университетском пансионе, а оттуда прямо поступил на службу); прочие же дети должны
были ждать награды от матушки.
Караси
были диковинные и по вкусу, и по величине, но ловля эта имела характер чисто хозяйственный и с природой не имела ничего
общего.
Во всяком случае, имение отца и обеих сестер составляло нечто нераздельное, находившееся под
общим управлением, как
было при дедушке Порфирье Григорьиче.
Участь тетенек-сестриц
была решена. Условлено
было, что сейчас после Покрова, когда по первым умолотам уже можно
будет судить об
общем урожае озимого и ярового, семья переедет в Заболотье. Часть дворовых переведут туда же, а часть разместится в Малиновце по флигелям, и затем господский дом заколотят.
Торговая площадь не
была разделена, и доходы с нее делились пропорционально между совладельцами. Каждый год, с
общего согласия, установлялась такса с возов, лавок, трактиров и кабака, причем торговать в улицах и в собственных усадьбах хотя и дозволялось, но под условием особенного и усиленного налога. При этих совещаниях матушке принадлежали две пятых голоса, а остальные три пятых — прочим совладельцам. Очевидно, она всегда оставалась в меньшинстве.
Причетники, впрочем, и в Заболотье
были довольно бедны и постоянно подозревали попов в утайке
общих доходов, особливо во время славления.
Замечательно, что среди
общих симпатий, которые стяжал к себе Половников, один отец относился к нему не только равнодушно, но почти гадливо. Случайно встречаясь с ним, Федос обыкновенно подходил к нему «к ручке», но отец проворно прятал руки за спину и холодно произносил: «Ну,
будь здоров! проходи, проходи!» Заочно он называл его не иначе как «кобылятником», уверял, что он поганый, потому что сырое кобылье мясо жрет, и нетерпеливо спрашивал матушку...
Разговор принимает довольно мирный характер. Затрогиваются по очереди все светские темы: вечера, театры, предстоящие катанья под Новинским, потом катанья, театры, вечера… Но матушка чувствует, что долго сдерживаться ей
будет трудно, и потому частенько вмешивает в
общую беседу жалобы на нездоровье. Клещевинов убеждается, что время откланяться.
Прорывались в
общей массе и молодые люди, но это
была уже такая мелкота, что матушка выражалась о них не иначе как: «саврас», «щелкопер», «гол как сокол» и т. д. В числе прочих и Обрящин не затруднился сделать предложение сестрице, что матушку даже обидело.
Ими, конечно, дорожили больше («дай ему плюху, а он тебе целую штуку материи испортит!»), но скорее на словах, чем на деле, так как основные порядки (пища, помещение и проч.)
были установлены одни для всех, а следовательно, и они участвовали в
общей невзгоде наряду с прочими «дармоедами».
Перед собеседниками воочию восстановлялся прежний, тихий Малиновец, где всем
было хорошо, всего довольно и все
были связаны
общим желанием мира и любви.
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что
было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала
общая любовь дворовых. Нельзя же
было вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой
был. Но то-то вот и
есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
Даже из прислуги он ни с кем в разговоры не вступал, хотя ему почти вся дворня
была родня. Иногда, проходя мимо кого-нибудь, вдруг остановится, словно вспомнить о чем-то хочет, но не вспомнит, вымолвит: «Здорово, тетка!» — и продолжает путь дальше. Впрочем, это никого не удивляло, потому что и на остальной дворне в громадном большинстве лежала та же печать молчания, обусловившая своего рода
общий modus vivendi, которому все бессознательно подчинялись.
Но вот одним утром пришел в девичью Федот и сообщил Акулине, чтоб Матренка готовилась: из Украины приехал жених. Распорядиться, за отсутствием матушки,
было некому, но
общее любопытство
было так возбуждено, что Федота упросили показать жениха, когда барин после обеда ляжет отдыхать. Даже мы, дети, высыпали в девичью посмотреть на жениха, узнавши, что его привели.
Сатир уже три раза
был в бегах. Походит года два-три, насбирает денег на церковное строение и воротится. Он и балахон себе сшил такой, чтоб на сборщика походить, и книжку с воззванием к христолюбивым жертвователям завел, а пелену на книжку тетеньки-сестрицы ему сшили. А так как в нашей церкви колокол
был мал и плох, то доставляемый им сбор присовокуплялся к
общей сумме пожертвований на покупку нового колокола.
Поэтому и вопрос о размежевании чересполосных владений, несмотря на настояния начальства, оставался нетронутым: все знали, что как только приступлено
будет к его практическому осуществлению —
общей свалки не миновать.
Само собой разумеется, что у помещиков побогаче дома строились обширнее и прочнее, но
общий тип построек
был одинаков.
Как бы ни
были мало развиты люди, все же они не деревянные, и
общее бедствие способно пробудить в них такие струны, которые при обычном течении дел совсем перестают звучать.
Рамки
были для всех одинаково обязательные, а в этих
общих рамках обязательно же вырисовывались контуры личностей, почти ничем не отличавшихся одна от другой.
Разумеется, можно
было указать на подробности, но они зависели от случайно сложившейся обстановки и притом носили родственные черты, на основании которых можно
было легко добраться до
общего источника.
Переходя от
общей характеристики помещичьей среды, которая
была свидетельницей моего детства, к портретной галерее отдельных личностей, уцелевших в моей памяти, я считаю нелишним прибавить, что все сказанное выше написано мною вполне искренно, без всякой предвзятой мысли во что бы то ни стало унизить или подорвать.
— Дворянин
есть имя
общее, знаменитое. Дворянином называется всякий потомственный слуга Престол-Отечества, начиная с Федора Васильича Струнникова и кончая Степаном Корнеевым Пеструшкиным и Марьей Маревной Золотухиной.
— Просим! просим! — раздался в ответ
общий голос, — у кого же нам и заступы искать, как не у вас! А ежели трудно вам
будет, так Григорий Александрыч пособит.
Я не
буду, впрочем, описывать здесь подробности праздника. Хлебосольство в то время справлялось везде одинаково и потому составит предмет особой главы, в которой я намерен изобразить
общее пошехонское раздолье.
Очень возможно, что разговор этот
был несколько прикрашен кем-нибудь из остряков соседей, но в применении к Бурмакину он представлялся настолько вероподобным, что обошел всю округу и составил предмет
общего увеселения.
Мы пойдем навстречу сочувствующим людям и в обмене мыслей, в
общем служении идеалам
будем искать удовлетворения высоким инстинктам, которые заставляют биться честные сердца…
Да, это
была с его стороны грубая ошибка, и он глубоко негодовал на себя, что не предвидел ее последствий… Но в то же время в голове его назойливо складывалась мысль:
общая жизнь началась так недавно, а раздельная черта уж обозначилась!
Не
было ни одной
общей точки соприкосновения между ним и гостями: говорили они всё об чем-то таком, что
было для него совершенной загадкой.
Описанные в настоящей и трех предыдущих главах личности наиболее прочно удержались в моей памяти. Но
было и еще несколько соседей, о которых я считаю нелишним вкратце упомянуть, ради полноты
общей картины.
Это
общее уважение наглядным образом выразилось в том, что Тарас Прохорыч несколько трехлетий подряд
был избираем исправником с таким единодушием, что о конкурентах и речи
быть не могло.